Новеллы японских писателей - [15]

Стоило девушке посмотреть немного на странную картину, как глаза ее невольно заблестели, а губы задрожали. Лицо ее приобрело поразительное сходство с лицом принцессы. В картине она нашла свое скрытое «я».

— В этом полотне отразилась вся твоя душа, — с довольной улыбкой произнес Сэйкити, заглядывая в глаза девушки.

— Зачем вы показываете мне такие страшные вещи? — спросила она, подняв к Сэйкити побледневшее лицо.

— Женщина на картине — это ты. Ее кровь течет в твоих жилах. — С такими словами он развернул второй свиток. Картина называлась «Тлен». В центре помещена женщина, прислонившаяся к стволу сакуры. Она созерцает бесчисленные трупы мужчин, распростертые у ее ног. Над трупами вьется стайка птиц. Глаза женщины светятся гордостью и радостью. Что здесь изображено — поле битвы или цветущий весенний сад? Глядя на картину, девушка почувствовала, как ей открылось то сокровенное, что таится на самом дне души. — Здесь, на картине, ты видишь свое будущее. Точно так же мужчины отныне будут жертвовать жизнью ради тебя, — сказал Сэйкити, показывая на портрет женщины, чьи черты как две капли воды походили на черты девушки.

— Я вижу себя в ином перерождении. О, прошу вас, уберите скорее эту картину! — взмолилась она.

Отвернувшись от свитка, как бы стремясь уйти от его завораживающей власти, она простерлась на татами. Наконец она снова заговорила:

— Да, я признаюсь вам. Вы правы, в душе я такая же, как эта женщина. Поэтому умоляю, уберите картину, я больше не могу!

— Ну-ну, не бойся. Вглядись-ка получше в картину. Сейчас тебе страшно, но это скоро пройдет. — И на лице Сэйкити появилась его обычная злорадная улыбка.

Девушка не поднимала головы. Припав к полу и уткнувшись лицом в рукав кимоно, она твердила:

— Пожалуйста, отпустите меня. Я не хочу у вас оставаться, мне страшно.

— Подожди немного. Я сделаю из тебя настоящую красавицу, — прошептал Сэйкити, осторожно приближаясь к ней. У него на груди под кимоно был спрятан флакон с хлороформом, полученный от голландского врача.

Солнце сияло, отражаясь от гладкой поверхности реки, и вся мастерская в восемь татами казалась объятой пламенем. Лучи, скользя по воде, золотистыми струями падали на бумажные сёдзи[27] и лицо девушки, погруженной в глубокий сон. Сэйкити, закрыв двери и вооружившись инструментами для татуировки, на какой-то миг замер в восхищении. Впервые он по-настоящему ощутил всю прелесть этой женщины. Сэйкити подумал, что мог бы вот так безмолвно просидеть десять, сто лет, не в силах наглядеться на это безмятежно-спокойное лицо. Подобно тому, как обитатели древнего Мемфиса украсили чудесную землю Египта пирамидами и сфинксами, он собирался окрасить своей любовью чистую кожу девушки.

Но вот Сэйкити взял кисть в левую руку между безымянным пальцем, мизинцем и большим, коснулся кончиком кисти спины девушки, а правой начал наносить уколы. Душа молодого татуировщика растворялась в густой краске и словно переходила на кожу девушки. Каждая капля смешанной со спиртом киновари с Рюкю становилась кровью его сердца. Страсть его обретала цвет татуировки.

Вскоре миновал полдень, и тихий весенний день незаметно сменился сумерками. Рука Сэйкити не останавливалась ни на минуту, и сон девушки ни разу не прерывался. Посыльного от гейши, пришедшего узнать, почему задержалась девушка, Сэйкити отправил обратно, сказав, что она давно уже ушла.

Когда луна поднялась над крышей ресторанчика «Тюсё» на противоположном берегу реки, заливая прибрежные постройки фантастическим сиянием, Сэйкити продолжал сосредоточенно работать при свечах.

Нанести даже один-единственный штрих было для него нелегким делом. Каждый раз вонзая и вынимая иглу, Сэйкити испускал глубокий вздох, как будто бы игла проходила сквозь его собственное сердце. Мало-помалу следы иглы начали обретать очертания огромного паука-дзёро[28], и ко времени, когда ночное небо посветлело, это странное злобное создание раскинуло все свои восемь лап по спине девушки. Когда весенняя ночь сменилась рассветом, с лодок, сновавших вверх и вниз по реке, донесся скрип уключин, рассеялась утренняя дымка над белыми парусами, заблестели под солнцем крыши домов в Тюсю, Хакодзаки и на островке Рёган. Сэйкити, отложив кисть, любовался пауком на спине девушки. Его жизнь отныне была заключена в этой татуировке. Теперь, закончив работу, он ощущал пустоту в душе.

Некоторое время обе фигуры оставались неподвижными. Наконец, прозвучал хриплый низкий голос Сэйкити:

— Чтобы сделать тебя прекрасной, я вложил в татуировку всю душу. В Японии нет женщины, достойной сравниться с тобой. Твой страх уже исчез. Да, все мужчины превратятся в грязь у твоих ног...

Как бы в ответ на его слова слабый стон слетел с губ девушки. Понемногу она приходила в себя. При каждом затрудненном вздохе и сильном выдохе лапы паука шевелились, как живые.

— Тебе, должно быть, тяжело. Паук держит тебя в объятиях.

При этих словах девушка открыла глаза и огляделась. Зрачки ее постепенно прояснялись — так разгорается вечером неясная луна, — и блестящие глаза остановились на лице мужчины.

— Скорее покажите мне татуировку на спине. Раз вы отдали мне свою жизнь, я, наверно, действительно стала очень красива.