Новеллы и повести - [121]
Наяву, с открытыми глазами он увидел вдруг картину, словно выхваченную из снов — с потрясающей ясностью, одновременно увидел два момента своей жизни: свой первый и свой последний день. Увидел радостное лицо отца, страдальческую улыбку матери и маленькое существо, будущего человека, А где-то в дальней дали, на другом конце шевельнулся мрачный призрак и стал двигаться к нему через пустыню времени. Он сдвинулся с места в то самое мгновение, когда раздался первый детский крик. Идет сквозь годы, не спешит и не меняет направления — движется безошибочно к только ему одному известному месту, дню и часу. И вот уже проделал призрак весь свой путь до конца, клонится к закату последний день. Бесшумна его неторопливая поступь, не более торопливая, чем в тот день, когда вышел он навстречу новорожденному человеку. Тихий, невидимый призрак совсем близко, стоит только протянуть руку…
Он закрыл лицо руками. Дрожь прошла по телу, и то ли он сам хочет отнять руки, но не может, то ли какая-то враждебная, чужая сила отрывает их от лица, а он не дает. Все содрогается в нем, потоки ледяной воды обрушиваются на него, от холода останавливается сердце, перехватывает дыхание. Мысль не смогла выдержать близкого соприкосновения с призраком, мгновенная боль вонзилась в мозг, как топор, пущенный с размаху. Мысль боялась пошелохнуться, не смела сделать вдох грудь. На плечи опустился и давил тяжкий груз; слух улавливал какой-то слабый шелест — чье-то ледяное присутствие слышала душа. Тут есть свидетель, который все видит и все понимает. Кто это может быть? Как он сюда попал? Какое имеет право находиться здесь? Уже нет сил скрывать свои чувства. Не хватило гордости, подвела бдительная привычка прятать душевное смятение. Нет больше стыда, нет стремления во что бы то ни стало оберегать свое человеческое достоинство. Пусть смотрит враг, пусть кто хочет смотрит — уже все равно. Он сгибался от немыслимой тяжести, а она все росла, медленно, неуклонно. Сейчас настанет миг, когда он не выдержит. Сейчас, сейчас должно что-то произойти…
Наступила ночь. Тот же вихрь за стенами, то же завывающее эхо. Цепляются за подоконник белые, светящиеся руки. Тянется, силится дотянуться страшный незнакомец. Рвется сюда, вылез из своего укрытия. О, сейчас покажется, выглянет, — уже слышно, как напрягает он усилия, слышно натруженное дыхание. Сорвался. Голос — шепот злобный, язвительный смех. «Боишься? Испугался наконец? Ты понимаешь, кто я? Понял в конце концов? Нет? Сказать тебе? Не хочешь! Ха-ха, не хочешь! А знаешь ли ты, что до тебя в этой самой камере ожидали своего завтра неизвестные люди, много, много людей? Открой глаза, посмотри — видишь, сколько их? А сейчас придут за тобою, сейчас — вот уже поднимаются по лестнице, открывают дверь в коридор. Слышишь? Они входят. Встань! Что же до виселицы… то это не просто деревянный столб. Ого, виселица, представь ее себе, представь, как она выглядит. Ее видно из окна — стоит. А палач? Он одет во все черное. Но это неважно. Главное — это лицо, сейчас ты его увидишь. Они не станут спрашивать, хочешь ты или нет. Смотри, смотри в оба! У тебя ведь мало времени, совсем мало времени. Который час? Который час?»
Звонко отсчитывали время часы, лежащие на столе. Их тиканье было таким оглушающе громким, словно кто-то бил молотком по жести — резко, пронзительно, часто-часто.
У него не было сил взглянуть на часы. Хотел заставить себя — и не смог. Забыл обо всем. Не понимал, где он. Забыл, что будет завтра.
Он погружался в омут, в неизбежность. Все, что угодно, только не открывать глаза. Правда? А что такое правда? Правда — вот эта минута.
— Не хочу! Не хочу! Нет, нет, нет!
Часы отбивали свои грохочущие удары, не останавливаясь ни на один миг. Торопливо, громко, четко отстукивали время. Чудовищная, слепая машина быстро резала на кусочки то, что ему еще оставалось. Убывает, убывает жизнь, ее все меньше; удар — еще меньше, опять удар… Сколько же осталось? Взглянуть? Нет, нет! Это страшно — знать. Да, я боюсь. Боюсь узнать.
Он крепче прижал к лицу ладони. Руки дрожали; ни одна новая мысль не могла уже возникнуть, ни одна не могла выпутаться из хаоса. Он прирос к месту, не в состоянии пошевельнуться. Рванулся из последних сил и потерял опору под ногами. Стал падать вниз, хватался за пустое пространство. Еще мгновение — и конец.
Внезапно зазвенело задетое чем-то оконное стекло. Холодный воздух ворвался в камеру, дохнул в лицо.
Что-то тихонько, осторожно касается зарешеченного стекла. Таинственная тень вырастает за окном.
Недоверчиво вслушивается он: да? нет? Мгновенно отброшено недоверие, нахлынула безумная радость: да, да, он уже знает, понял, дождался — глубокий вздох, жизнь!
Сила могучая, воля несокрушимая подняла его на поверхность и высоко вознесла над жалкими препятствиями. Тонкой, словно бумага, сделалась стена, а решетки оказались просто вывязанными из ниток.
Он затаился, как дикий зверь. Ждал нужной минуты. Мысль, память — ничего этого нет, и вокруг нет ничего. Мускулы напружинились, словно перед прыжком, словно перед тем, когда бросается человек в последнюю, победную битву. Настороже слух: вбирает в себя целый мир шорохов, звуков, затаенное дыхание, крадущиеся шаги. Живые, реальные картины выплывают из тишины. Тишина говорит, уговаривает, призывает.
«Богатство кассира Спеванкевича» — один из лучших романов известного польского писатели Анджея Струга (1871–1937), представляющий собой редкий по органичности сплав детективной и психоаналитической прозы. Отталкиваясь от традиционного, полного загадочных и неожиданных поворотов криминального сюжета, в основу которого положено ограбление банка, автор мастерски погружает читатели в атмосферу напряжоннейшой, на грани ирреального бреда, душевной борьбы решившегося на преступление человека.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.