Новеллы и повести - [122]
С легкостью он осознает уже, что происходит там, за стеной, во тьме; он уже открыл тайну. Всей волей, всеми мыслями он помогает им. Еле сдерживает прилив, переизбыток сил.
Он тоже хочет участвовать в осуществлении невероятно тяжелой задачи. Он рвется к подвигу, равного которому не видел еще мир. Жаркая волна заливает его при мысли о величии того, что сейчас происходит.
Они здесь. Он ощущает их присутствие. Они уже здесь. Он видит их сквозь стены. Люди, дорогие… Что это? Как? Лестница? Стальная пилка? Детские игрушки, устарелая бутафория!
Разве не ясно? Как он мог сомневаться, поддаться сомнениям, — он, который строил планы своего освобождения еще там, на воле?
Они уже внизу. Действуют энергично, решительно. Вся тюрьма, все, кто в ней находится, его собственная жизнь и смерть — в руках отряда революционных солдат. Счастливая случайность, что они именно сегодня?.. Случай или заранее намеченный день?
Не время, не время рассуждать. Хватит! Чей-то шепот внизу, под окном. Тише! Тише! Приглушенные голоса за стеной. Хлопнула дверь. Шаги, шаги. Громко стучат солдатские сапоги. Останавливаются. Слышно, как внизу открывают камеры: одну, вторую, третью. Шум, шум разрастается, уже гудит все здание. Невозможно удержаться — кричат, сходят с ума от радости. Возгласы, крики — теперь можно, все можно. Опять хлопают двери камер, голоса в коридоре, говорят по-польски! Жандарм заверещал, не пускает! Штыком его! Жандарм падает, винтовка стукается об пол. Звенят ключами. Открывают камеры… Польская речь…
Это они, они — те, которых он вел за собою в смертельный бой и выводил обратно живыми. Они теперь пришли освободить его, ищут, — о нем помнили, помнили, помнили! Дрожа, от счастья, от нетерпения, он ждал — вот сейчас откроется дверь…
Вечностью показалась ему эта минута, пока они войдут. Он долго стоял, словно окаменев, в позе радостного ожидания. Не вздрогнул, не пошевельнулся — еще долго, еще очень долго. Медленно гас огонь в глазах, низко, бессильно опустились руки. Улыбка преображалась — сначала радость, затем недоумение и наконец немой вопрос: «А я? А я?»
Мимо бешеной крутни шестерен, сквозь железный, зубчатый их строй возвращалась душа из мира фантазии. Грубый голос окликнул ее, и с цепью, накинутой на шею, повлеклась она обратно. Раскалывается голова, ударяясь о мостовую, о какие-то каменные ступени, об углы в темных переходах. Бесстыдный хохот, унизительные насмешки палачей, пинок хамского сапога — и вот уже, истерзанный, полуживой, распростерт он на полу своей камеры. Захлопнулась окованная железом дверь. Вот тебе, получай!
Оцепенела душа. Еще не угасла в ней разбуженная надежда, еще минуту назад он слышал, чувствовал, предвидел. Куда же все исчезло? Какой демон наслал это наваждение? Нет, он ничего больше не желает уяснять себе. Откуда взялось это, что за таинственные знаки виделись ему, как, из чего возникла жестокая иллюзия? Вспыхнувшая неукротимая жажда жизни раздавила его, бросила наземь. Одной искры хватило, и он забыл, что уже умер, что уже в могиле, сорвал с лица маску притворной летаргии. Ведь это же он, он, уговоривший, загипнотизировавший себя кричал, звал, бился: хочу! хочу! хочу жить! Остаток сил потратил на иллюзию, вознесся до наивысшей точки, рухнул оттуда и погиб.
Единственным чувством, заполнившим сейчас его существо, был стыд. Он подавлял в нем все остальные чувства. Противно глазам смотреть на эту темную нору, не может свободно дышать грудь, жаждущая простора и воздуха. Но это неважно. Отвращение, которое он испытывал к самому себе, было столь сильным, что всякое зло, всякая несправедливость казались ему пустяком. Ярость клокотала в нем. Он чуть не застонал — такое омерзение вызывал у него суетный, никчемный мыслящий человек. О, как ничтожен и гадок человек! Человек — неизвестно, не всякий падает так низко, но я, но я…
Вернулось трезвое мышление. Он огляделся и увидел голую правду стен, решеток и замков, страшную правду одиночества. Спокойно горит лампа на столе. Книги, перо, чернильница. Нетронутый ужин, надписанный конверт лежит и рядом часы. Он посмотрел — стрелки показывали первый час. «Только час, — вздохнул он облегченно. — Ужасен был мой последний день, ужасной будет, наверно, и ночь. Как хорошо, что утром…»
Он обессиленно сел на койку; вспомнил, что с обеда не присел ни на минуту — все шагал по камере, часами выстаивал на одном месте. Камеру свою видел он сейчас словно бы в отдалении, словно бы чужими глазами; она опротивела ему, ибо стала вместилищем дурных мыслей, — место его затяжной, скверной, мучительной болезни. Он изумился, что смог выдержать здесь так долго, поняв, что уже не выдержал бы ни одного лишнего дня. Он брезговал прикоснуться к столу, к вещам, лишь по необходимости дышал он этим отравленным воздухом, душно ему было среди валяющихся кругом сдохших, замученных мыслей. Ему хотелось очутиться как можно дальше от этого побоища, не ощущать запаха тления, ибо распадалась, отмирала его душа.
Сейчас он уже ни о чем не думал; незачем задаваться вопросами, почему неистребимо в человеке желание, чтобы о нем помнили, знали, как он страдал, как трудно одержать победу над собственным малодушием. У него заболела голова, только сейчас он ощутил страшную головную боль. Боль напомнила ему, что он еще существует, боль доставляла странное облегчение: она заставила перемогаться, стискивать зубы и думать только о том, как болит голова.
«Богатство кассира Спеванкевича» — один из лучших романов известного польского писатели Анджея Струга (1871–1937), представляющий собой редкий по органичности сплав детективной и психоаналитической прозы. Отталкиваясь от традиционного, полного загадочных и неожиданных поворотов криминального сюжета, в основу которого положено ограбление банка, автор мастерски погружает читатели в атмосферу напряжоннейшой, на грани ирреального бреда, душевной борьбы решившегося на преступление человека.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.