Новеллы и повести - [119]
— Видите ли, дорогой клиент, я собираюсь построить свою защиту на вашем молчании — мне ничего больше не остается. Прошу вас не опасаться, я не скажу ничего такого, что заставило бы вас прерывать меня и возражать. Ну, согласны? И больше не будем возвращаться к этому вопросу.
Он согласился.
В день суда у него было почему-то плохое настроение. Он проснулся с неприятным чувством, вызванным необходимостью соблюсти скучную, бессмысленную, никому не нужную и вместе с тем тяжелую формальность. Суд его раздражал. Может быть, лучше заупрямиться и не пойти вообще? Стоит ли участвовать в глупой комедии? Стоит ли выставлять себя на поругание и своим присутствием оправдывать эту лицемерную процедуру? Но когда его вызвали, он пошел. Его обыскали и повели под усиленным конвоем. Примерно час пришлось ждать, пока не закончилось рассмотрение какого-то другого дела. Он скучал и жалел, что оставил свою камеру. Ему даже пришла в голову мысль: а если бы свершилось чудо, если бы вот сейчас его отбили товарищи или, что еще менее вероятно, его оправдал бы суд, то смог ли бы он жить по-прежнему и радоваться жизни? Он уже был не в состоянии себе этого представить. Перед глазами стояла улица, по которой его только что вели. Ряды казарм, видна церковь, за нею арсенал и сразу ворота. По улице шла какая-то женщина с мальчиком, стояла пролетка из города. Эта картина показалась ему странной и чуждой. Нет, он уже не смог бы, не сумел бы жить так, как жил, — не было ни сил, ни желания.
Жандармы ввели какого-то молодого человека. На побелевшем, как стена, лице — обезумевшие глаза. Он спрашивал о чем-то сопровождавших его жандармов, но те молчали, словно каменные. Увидев сидящего на скамье узника, парень заговорил быстро, неразборчиво, почти шепотом:
— Пожизненная каторга! Лучше смерть! Верно? Зачем мне такая жизнь? Разве это жизнь? К черту…
Жандармы потащили его к двери. Он обернулся:
— Долой угнетателей! Долой самодержавие!..
Но в глазах парня светилась еще неосознанная, сумасшедшая радость.
Разбирательство тянулось долго, занудливо, и казалось, что главное тут — соблюдение каких-то нескончаемых и хлопотных формальностей. Одни и те же вопросы к многочисленным свидетелям — возраст, имя, фамилия и имя отца. Все те же ксендз и поп, те же стереотипные вопросы и такие же ответы. Правда, отсутствовали некоторые свидетели, полицейские и сыщики. Из ответа секретаря выяснилось, что они убиты. Судьи гневно посмотрели на него, словно это он был непосредственным виновником их смерти. Были представлены новые свидетели — худой раненый солдат и сыщик со шрамом во всю щеку, — все, кто уцелел в тот вечер, восемь месяцев назад, когда перебили конвой. Была и та женщина без руки. Она опять присягнула, еще раз повторила то же самое, что сказала на следствии, взглянула на него и вышла. Защитник представил своих свидетелей, некоторые добирались в Варшаву издалека. Зачем это, зачем? Самые яростные споры между защитой и обвинением велись по поводу преступлений, которые он якобы совершал: устанавливались какие-то смешные, никому не нужные алиби. Целые часы тратились на расследование явных бессмыслиц. Кучма не понимал, о чем идет речь, и все время докучал ему расспросами. Защитник Кучмы говорил: простой, неграмотный мужик… он даже не понимает, что такое революция… социализм чужд польскому крестьянину… обманутый, добросовестный человек, отец семейства, трудолюбивый земледелец… Но Кучма всего этого не понял и разрушил искусно построенную защиту своим откровенным признанием. Адвокат остолбенел, на благообразном лице отразился ужас. Долго говорит обвинитель, теперь уже о нем: упорство… жажда преступления… фанатик революции… в каждом слове ненависть… руки в крови… Ну, ладно, ладно.
Он глядел на зал. В его огромную пустоту гулко падали твердые, безжалостные слова. Окна — большие, светлые, портьеры и рояль. Значит, и веселятся здесь, и души человеческие здесь же истязают, вот как сейчас — медленно, жестоко и безнаказанно. Возле нагих белых стен, по углам, в лучах солнца, косо падающих на черное зеркало рояля, виделись ему прозрачные толпы бледных теней. Тени плавали в воздухе, насыщенном страхом и несправедливостью. Не могли получить свободу, не могли улететь души, убитые здесь. Они кружились в трагическом хороводе, и глаза, недвижные, безумные, ослепшие от мук, смотрели отовсюду. Затем он представил себе тот же зал, полный света и музыки, нарядных дам, парадные мундиры. В нем ожила вдруг дикая ненависть, которая давно не давала о себе знать и осталась как будто бы в прошлой его жизни. Холодным, жестким взглядом обвел он палачей, восседавших за судейским столом. Он задыхался от ненависти и бессилия. Тело инстинктивно напряглось, готовое к бешеному прыжку. Отброшены всяческие резоны — если вот сию минуту кинуться туда, можно успеть кого-нибудь из них придушить. Он вцепился в край скамьи так, что побелели пальцы. Спокойно стояли рядом окружавшие его со всех сторон жандармы.
— Обвиняемый, вам предоставляется последнее слово!
— Я уже заявил, что не буду говорить. Разве вы оглохли, господа судьи?
«Богатство кассира Спеванкевича» — один из лучших романов известного польского писатели Анджея Струга (1871–1937), представляющий собой редкий по органичности сплав детективной и психоаналитической прозы. Отталкиваясь от традиционного, полного загадочных и неожиданных поворотов криминального сюжета, в основу которого положено ограбление банка, автор мастерски погружает читатели в атмосферу напряжоннейшой, на грани ирреального бреда, душевной борьбы решившегося на преступление человека.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.