Новеллино - [8]

Книга Мазуччо замечательна еще одним своим качеством: в ней как бы смоделирован путь дальнейшей эволюции новеллистики итальянского Возрождения. Начинается она, как уже отмечалось, с традиционных, еще чисто средневековых ситуаций и тем, чтобы потом перейти к более неординарным и сложным жизненным коллизиям. Легкое, мажорное восприятие жизни по мере развертывания книги сменяется более глубоким, подчас однозначно трагическим ее осмыслением (что как бы предсказывает новеллистику Маттео Банделло и его многочисленных подражателей во всей Европе). Вот почему воздействие уроков Мазуччо можно обнаружить и в «Новелле о сиенце» Луиджи Пульчи (1432–1484), и в «Новелле о Джакопо» Лоренцо Великолепного (1449–1492), и в «Истории двух благородных влюбленных» Луиджи да Порто (1485–1529). Причем Пульчи, посвятив свою новеллу все той же Ипполите Арагонской, в первых же строках упомянул как образец именно Мазуччо. А не Боккаччо, как можно было бы ожидать. Мазуччо был ближе флорентийскому поэту прежде всего по времени. Но не только: Пульчи нашел в «Новеллино» преодоление традиций Боккаччо — путем подражания ему, а следовательно, выход жанра новеллы к новым горизонтам.

И тут вклад Мазуччо из Салерно неоценим. Вот почему его поначалу так много издавали, а потом наступила католическая контрреформация со всеми ее прелестями. «Новеллино» был внесен в первый же «Индекс запрещенных книг» (1564). Мазуччо надолго исчез с книжных прилавков (да и из публичных библиотек), чтобы быть изданным вновь, уже в XIX столетии, как один из признанных мастеров мировой литературы.

А. Михайлов

Новеллино

благородного отечественного поэта Мазуччо Гвардато из Салерно, посвященный славнейшей Ипполите Арагонской из рода Висконти, герцогине Калабрийской. Итак, в добрый час, начинается он сперва с Пролога.

Пролог

Я вполне ясно понимаю и не сомневаюсь в том, славная и высокородная Мадонна[9], что звуки моей грубой и дребезжащей лиры не дают мне права на сочинение книг, а тем более не позволяют выставлять на них свое имя; и скорее в таком случае справедливо упрекнуть меня за дерзость, чем хоть сколько-нибудь похвалить мое красноречие; однако с самых ранних лет я усердно упражнял мои грубые и неразвитые способности и написал ленивой, загрубелой рукой несколько новелл, относящихся к происшествиям старым и новым, за достоверность которых можно поручиться. Я разослал их разным достойнейшим лицам, как это ясно видно из заглавий; и вот по этой причине захотелось мне собрать эти рассыпанные новеллы и, соединив воедино, построить из них книжицу, которую назову, так как лучшего она не стоит, Новеллино. Ее же хочу я посвятить и послать тебе, единственной заступнице и светочу наших Италийских стран, ибо твое изысканное, изящное красноречие и необычайная тонкость суждения помогут тебе очистить ее от тех ржавых пятен, которыми она изобилует, и я надеюсь, что, отсекая и устраняя все излишнее в моем недостойном труде, ты сможешь принять его в твое величественное и прославленное книгохранилище[10]. И хотя многие соображения чуть было не отвлекли меня совсем от исполнения моего намерения и почти убедили не приступать к такой работе, однако народная повесть[11], передающая случай, не так давно действительно имевший место в нашем городе Салерно, утвердила меня в прежнем решении и побудила к его осуществлению. Прежде чем продолжать начатое, я намерен рассказать тебе этот случай.

Итак, во времена счастливой и славной памяти королевы Маргариты[12] проживал в нашем городе один богатейший купец-генуэзец, который вел большие торговые дела и был известен во всей Италии. Имя его было мессер Гвардо Салуджо, и принадлежал он к одному из почтеннейших семейств своего города. Раз, прохаживаясь перед своим банком, находившимся на улице, называемой улицей Суконщиков, где расположено много других банков, лавок с серебряною утварью и швален, он заметил во время своей прогулки валявшийся у ног одного бедного портного венецианский дукат[13]; хотя дукат был весь в грязи и сильно затоптан, тем не менее этот делец, как хорошо знакомый с этим чеканом, сейчас же признал его и, немедленно нагнувшись, сказал: «Честное слово, это — дукат». Увидя то, бедняк портной, латавший кафтан, чтобы заработать себе на пропитание, преисполнился зависти и, будучи крайне беден, пришел в ярость от огорчения. Он обратил взоры к небу, поднял вверх сжатые кулаки и, в смятении душевном изрекая проклятия на божественную справедливость и всемогущество, прибавил напоследок:

— Правду говорят, что золото к золоту катит, а горькая доля от бедняка никак не убежит; вот я сегодня надсаживался весь день и не заработал и пяти торнезов[14], и мне не удается найти ничего, кроме камней, разрывающих мои башмаки. А этот человек, владеющий целым сокровищем, нашел золотой дукат у самых моих ног, хотя он ему нужен столько же, сколько покойнику ладан.

Осмотрительный и благоразумный купец отдал между тем дукат серебряных дел мастеру, находившемуся напротив, и тот с помощью огня и других средств возвратил червонцу первоначальную его красоту. А после этого богач с приятной улыбкой обратился к бедному портному и сказал ему так: