Новая журналистика и Антология новой журналистики - [163]

Чаще всего публикуется отрывок из этой речи, где говорится о горной вершине. Но те, кто слушал эту речь в храме Мэйсона накануне гибели Кинга, запомнили другую строчку.

Он не собирался идти на этот митинг. Устал. Погода не радовала, и он думал, что народу придет немного (его первый марш задержали весенние снегопады в Теннесси). Поэтому Кинг послал вместо себя Ральфа Абернети. Но те странные люди, которые двадцать часов провели в автобусах, чтобы постоять на тротуаре во время его похорон, не обратили внимания на ливень и 4 апреля ждали своего кумира в церкви. Абернети позвонил в «Лоррен» и сказал Кингу, что такую толпу нельзя разочаровать.

Абернети заполнил время до его прихода, рассказывая о жизненном пути Кинга. Около получаса он готовил почву для размышлений Кинга о подстерегавших его опасностях. Кинг говорил почти час, задержавшись на предыдущем покушении на его жизнь. Тогда женщина вонзила ему в грудь кинжал возле самого сердца. Врачи говорили, что ему достаточно было чихнуть — и он бы не выжил. «Если бы я чихнул…» — говорил он. Да чихни доктор Кинг тогда, и он не был бы в Бирмингеме, не был бы в Селме, не принял бы участие в большом марше на Вашингтон в марте 1963-го, не приехал бы в Осло. Ну и в Мемфис, конечно, тоже.

Мемфису Кинг придавал большое значение. Мемфис не вершина горы, скорее, долина его рождения. Какой-то инстинкт повлек его на Юг, укрепиться духом перед нажимом на Вашингтон — перед последней попыткой предотвратить насилие. Он учился и переучивался, узнавал новое и вспоминал старое. В каком мотеле остановиться, какой использовать стиль, где его корни. Первые неудачный марш научил доктора Кинга, что нельзя добиться успеха наскоком, однодневным энтузиазмом; что надо работать с общиной, что к неприменению насилия надо тщательно готовиться. Как это было в Монтгомери, в Бирмингеме и в Селме.

Интересно, что нелады с первым маршем начались на Бил-стрит, где узнавал о своих корнях В. К. Хэнди. Он не из Мемфиса, как Бесси Смит. И блюзы напевал не с детства. Его научил играть на трубе заезжий музыкант и дирижер Гарольд Хилл, настоящий профессор. Потом Хэнди направился на Север и дудел в Чикаго транскрипции Бетховена на вечерах «классического корнета». Лишь вернувшись на Юг и увидев, что публика лучше воспринимает местные мелодии и ритмы, он начал записывать и публиковать эти мелодии.

Кинг, потеряв время в Чикаго, вернулся в Мемфис — обретать утраченные корни. Вернулся, чтобы умереть дома. Чтобы узнать о собственном движении. Так «Г’сподь» Марка Коннели учится у сотворенных им созданий; «Да, Хездрел [150], тебя не собьешь…» Бевел сказал, что не Кинг их истинный вождь. Так-то оно так, однако не все так просто. Смотря как на это взглянуть. Ведь можно считать, что истинный вождь — Роза Парке. ИТ. О. Джонс — тоже истинный вождь. И все несбиваемые, несгибаемые Хездрелы. Ведь Кинг не распевал правозащитных блюзов в дни своей юности. Как и Хэнди, он отослал их в типографию. Он понимал, чего требует момент. Вопреки всем обвинениям воинствующего крыла «черного» движения, именно он добился наибольшего успеха. Он был лидером, собравшим несметное войско.

Он был истинным лидером. Его гений выражал то, что чувствовали Роза Парке и Т. О. Вот Мейлер гадает, велик ли Кинг, либо он все-таки «огузок»? Уникальность Кинга в том, что его величие не отрекается от «огузков». Поэтому кое-кто сейчас задается вопросом, не анахронично ли его величие. Даже за отведенную ему короткую жизнь Кинг пережил свою эру. Он снова направился на Север, на этот раз не для получения образования, а для распространения своих взглядов за пределы влияния баптистских проповедников. И потерпел неудачу. Движение за гражданские права, оставив Юг, переросло в драки и мятежи. Старые песни не поются на новых землях.

Однако преждевременно утверждать, что Юг уже сказал свое слово. Ведь два первых мятежа 1968 года случились в Южной Каролине и в Теннесси. Стачка мусорщиков открывает новые возможности для профсоюзно-расовой коалиции в отраслях хозяйства, отданных неграм. А северные негры, всегда относившиеся к Югу со смешанными чувствами, пропитанными одновременно любовью и ненавистью, все больше интересуются своими корнями. Интерес этот выражает их душа. Соул [151]. Soul food [152], soul music [153]…

Активисты бунтарей делают упор на традиции (Африка), на религию (магометанство, черное мессианство и т. д.), а также на общинное родство (братство). Как и молодой Кинг, многие негры чувствуют в старых баптистских проповедниках приниженность, отсутствие собственного достоинства. Лучше экзотическая прическа и вызывающий африканский наряд, чем ханжеская скромность проповедника. Но экзотика хороша лишь как фасад. Существуют более привившиеся традиции, в том числе религиозные и общественные. Черные выпускники колледжей возвращаются к мамалыге и жареным потрохам и смеются над всяким, кто смеется над ними. Духовный возврат к Югу — но с новым оснащением, с чувством собственного достоинства и способностью к сопротивлению. Религия, семья, прошлое теперь воспринимаются без унизительного оттенка. В этом отношении современный неф через два десятка лет повторяет блестящий маневр Кинга: уход и возвращение. Он впитал лучшее из обоих миров: достоинство, которое можно было усвоить лишь «снаружи», и традицию, облагороженную достоинством. Кинг был пионером.