Книга, к которой вы приступаете, многим обязана любезности мэра города Майами Мэнни Диаса, который в первый же день представил автора залу, полному народа… А шеф полиции Джон Тимони, родом из Дублина, доблестный ирландский коп, послуживший Нью-Йорку, Филадельфии и Майами, тут же отправил его на патрульном катере в рейд с нарядом морского патруля, а потом сорвал покровы с невидимого Майами, дав его полное описание. В описаниях ирландский коп понимает толк. В конце концов, на ночных дежурствах он изучает Достоевского… Оскар и Сесиль Бетанкур-Корраль, матерые майамские газетчики, дали автору первый ободряющий толчок – а потом отбивали его от любых нападок, в любое время и в любом месте (с помощью расторопной Марианы Бетанкур)… Аугусто Лопес и Сьюзан Стюарт познакомили с выдающимся гаитянским антропологом Луи Эрном Марселеном… Барт Грин, знаменитый нейрохирург, немало времени уделяющий помощи гаитянцам на родине, привел автора в майамский Маленький Гаити… и к своему коллеге Роберто Эросу… историк Пол Джордж взял в свой широко объявленный гран-тур… Катрин Теодоли, майамская кораблестроительница, чьи яхты выглядят как ракетопланы и не столько ходят под парусами, сколько летают по воздуху, пригласила в первый полет на своей новой яхте-звездолете… Ли Зара порассказал мне разных баек – и они оказались правдой!.. Учительница Мария Голдстайн дала возможность из первых рук узнать о самом диком происшествии в истории государственных школ города… Художница Элизбет Томпсон знала о жизни художников в Майами много такого, без чего мне было не обойтись… Кристина Вериган, хотя это и не входит в ее должностные обязанности, оказалась медиумом, экстрасенсом, ученым и педагогом… Не могу не упомянуть Герберта Розенфельда, выдающегося майамского социогеографа… Дафну Энгуло, несравненную портретистку майамской молодежи от высшего класса до трущоб… Джоуи и Теа Голдманов, застройщиков, придумавших и создавших художественный квартал Уинвуд, местный эквивалент нью-йоркского Челси… Энн Луис Бардак, авторитета во всех вопросах, касающихся кубинских фиделистов и современных отношений между Майами и Гаваной… А еще Питера Смолянски, Кена Трестера, Джима Троттера, Мишу Кадиллака, Боба Эдельмана, Хавьера Переса, Дженет Ней, Джорджа Гомеса, Роберта Гевантера, Лэрри Пьера, адвоката Эдди Хейса, Альберто Мессу и Джин Тинни… и одного ангела-хранителя приезжих в этом городе. Ты понимаешь, о ком я.
Пролог. А мы в МаЙАми щас
Ты…
Ты…
Ты…
Правишь мою жизнь. Ты моя жена, моя Мэкки-Нож. Шутка в том, что он управляет одной из, может быть, полудюжины самых влиятельных газет Соединенных Штатов, «Майами Геральд», но Мэкки управляет им. Она… его… редактор. На прошлой неделе он совсем забыл позвонить классному наставнику из частной школы «Хотчкисс», где учится их сын, Эд Пятый, парню с зашитой заячьей губой; так вот Мак, его жена, его Мэкки-Нож, встала на дыбы, и справедливо, но он принялся напевать свой стишок на мотив: «Ты – свет моей жизни. Ты… правишь мою жизнь… Моя жена, моя Мэкки-Нож», – и Мак поневоле заулыбалась, и улыбка развеяла ее суровый настрой «ты меня достал, и твои дурацкие штучки тоже». Может, и теперь сработает, еще разок? Осмелиться попробовать?
Мак как раз у руля: ведет свою смешную кургузую радость, новенькую «Мицубиси грин эльф» гибрид, модное и этически правильное авто, вдоль плотных рядов машин, упакованных дверь к двери, зеркало к зеркалу позади «Бальзака», ресторана возле Мэри-Брикелл-виллидж, в этом месяце – заведения века в Майами, безуспешно пытаясь найти свободное место. Она правит своей машиной. В этот раз она вышла из себя – да, вновь справедливо, – потому что из-за его дурацких штучек они дико опаздывают в «Бальзак», и настояла, что они поедут в это шикарнейшее из заведений на «грин эльфе». На Эдовой «БМВ» они бы не доехали никогда, потому что он водит так медленно и убийственно осторожен на дороге… Он гадает, не хотела ли она на самом деле сказать «трусоватый и малодушный». В общем, она взяла на себя мужскую роль, и «эльф» махом домчал до «Бальзака» – и вот они на месте, и Мак жутко недовольна.
В десяти футах над входом в ресторан висит громадный пластиковый диск, шесть футов в диаметре и восемнадцать дюймов в толщину, с вытесненным бюстом Бальзака, для которого «использован» – как теперь художники предпочитают называть кражу художественных произведений – известный дагерротип знаменитого фотографа Надара. Классику изменили взгляд, обратив прямо на посетителя, а уголки губ загнули вверх, чтобы получилась душевная улыбка, но «использовал» Надара талантливый ваятель: толстенный пластиковый диск наполняется от лампочки внутри золотистым сиянием, и tout le monde[1] в восторге. А вот на стоянке за рестораном освещение убогое. Промышленные лампы на металлических столбах замешивают электрический сумрак и окрашивают веера пальмовых листьев в гнойно-желтый цвет. «Гнойно-желтый» – и готово дело. Эду все паршивее, паршивее, паршивее… ехать пристегнутым к пассажирскому сиденью, которое пришлось отодвинуть до упора, чтобы Эдовы длинные ноги поместились в этой малявочке зеленом кузнечике – гордо-зеленой машинке Мэкки. Эд чувствует себя баранкой, лилипутским запасным колесом для «эльфа».
