Новая жизнь Нефертити - [127]

— Рада за тебя.

— Дамира, я хочу, чтобы ты знала, я многого добился, как мечтал. Я могу так много тебе дать! Я хочу всё что есть разделить с тобой! Мы можем начать всё с чистого листа, поедем… — он зажёгся, отточено красивый, даже неотразимый. Шагнул ко мне и будто споткнулся о моё категоричное:

— Нет.

— Но ведь ты же любила меня, Дамира! Любила?! — в его голосе прозвучало отчаяние.

Неподдельное? Не знаю, и это не важно.

— Доверие, как и любовь, — хрупкая субстанция, легко раздавить, — ответила я тихо, но внятно. — У тебя получилось.

Он опустил голову. Мгновение стоял, будто его выключили, мне стало не по себе. Но затем Финн окинул взглядом стены, совсем свежие после ремонта, глянул на пиджак Роберта на вешалке, который я, открывая, повесила на стул, и посмотрел на меня напряжённо.

— Я понимаю, дело в нём, в этом прибалте из Интерпола. По нему я тебя и разыскал… Он ведь тебя арестовывал! Я хотел расспросить его, проследил до дома от бюро и увидел тебя в его машине. Квартиру спросил у консьержки. Дамира, чем он держит тебя? Ведь удерживает же! Ты только скажи! Или ты боишься возвращаться домой? Да-да, у тебя же там были какие-то проблемы! Больше не надо бояться, я решу…

— Роберт всё решил, — сказала я и вдруг почувствовала себя свободной от обид и чувства несправедливости, они показались мелкими и глупыми, как крючки, на которые я посадила себя сама. Удивительно! Ещё один пункт, над которым стоит подумать. Но сейчас я осознала: обиды не нужны, потому что они как мыльные пузыри, которые смывает дождём, внутри ничего нет, пусто! И я произнесла спокойно и искренне, ничуть не кривя душой: — Спасибо, что побеспокоился, но мне нечего бояться и ничего от тебя не нужно. И про Роберта: я просто люблю его, а он любит меня. Мы счастливы. И… женаты.

— Как?! Когда?! Но ведь… — побелел Финн.

— Мы не звёзды. О нас не пишут, — улыбнулась я.

Он не сказал ни слова. Только взглянул ранено и ушёл.

За окном сквозь лучи солнца лил щедрый весенний дождь.

⁂

Через полгода Финн разбился на гоночной машине в Лос-Анжелесе… Не насмерть, но его парализовало, об этом писали все СМИ. И я не удержалась, позвонила по телефону, который он оставил мне в цветах, хотелось поддержать. Но Финн не ответил, и на три моих следующих звонка тоже. К счастью, Финн смог встать на ноги и даже вернуться на сцену. Он до сих пор одинок, а в своих интервью говорит что сосредоточился на карьере. Я вижу, что он изменился, но на его официальном сайте и на странице в Ютубе на центральном месте закреплён клип о Нефертити. По его словам, главный в его карьере…

Эпилог

— Слушай, Дамира, папа опять не хочет, чтобы я поступала на психолога, поговори с ним, а? Или лучше попроси своего серьёзного мужа! Одно словечко! Папа его очень уважает! Так уважает, даже бледнеет, когда говорит! — с азартом говорила моя кузина Джамиля и цокнула языком так же, как делала моя бабушка из Бухары.

— Хорошо, не вопрос, — улыбнулась я и сощурилась, прикрыв ладонью глаза, — за окном блестели на весеннем солнце крыши Парижа, похожие на серо-голубые треуголки. Ниже в ветвях старых платанов с весёлым гомоном щебетали воробьи — такие же, как в России, даже чирикают без акцента. Мы живём на шестом этаже в хорошем районе, отсюда красивый вид и можно гулять вечерами по уютным улочкам или забрести в парк, ходить в булочную за свежим хлебом и румяными круассанами, мило улыбаться продавцам и говорить без акцента «Бонжур!» с интонацией вверх на последнем слоге, — чистое везение на первый взгляд!

С некоторых пор дядя Тимур трепещет от одного имени господина Лембита. Как сейчас помню их встречу: с порога дядя удивился, потом хорохорился, а затем попятился и влип в стену под взглядом сталелитейного пресса. Было странно видеть, как мой султаноподобный дядя вдруг сгорбился, вытаращил глаза и, сложив смуглые ладони, начал просить Роберта договориться — всего-то стоило напомнить о его участии в сговоре. Как подтвердил Макаров, дядя получил неплохие деньги за то, чтобы «создать невыносимые условия дома» мне.

По правде говоря, нет закона в Уголовном Кодексе, который требовал бы реального наказания за такой поступок, но дядя был юридически безграмотным. А потому сам испугался, сам принялся заискивающе оправдываться. Мне невольно вспомнились слова мадам Беттарид о том, как «готовы обманываться среднестатистические граждане, достаточно одного слова». Дядя попался на «мошенничество».

Вот так! Я ехала в Аксай с небольшим волнением и даже переживала, а оказалось смешно. Впрочем, после гробницы и запаха смерти в миллиметре от моей кожи всё остальное кажется пустяком, чем-то несущественным, как пшик. Глядя на дядю, на то, как он утверждал, кося чёрным глазом, нам обоим, что жалел меня и даже заботился, только чуть-чуть надавил, а «куда деваться, денег не хватало — столько ртов», я почему-то не чувствовала ни обиды, ни уважения. Дядя казался жалким и старым, обычный торговец с базара, привыкший торговаться и обменивать, и было неприятно, что некоторыми чертами он напоминал дедушку и папу.

«И чего обижаться, хорошо ведь получилось — тараторил дядя Тимур, — вон как девочка цветёт — здоровая, модная! Лучше ведь в Париж, чем в аул замуж, хотя и там…»