Новая версия - [9]

Якушев отбросил вариант, который экономил время и мог оказаться на поверку несостоятельным. Допустим, он отзовет Виктора в сторонку, покажет удостоверение, а потом Виктор пошлет его подальше, чтобы не совал нос не в свои дела. Он должен найти такие слова и притом сказать их так тактично, чтобы убедить ревнивого парня и не затронуть его самолюбия.

И лучше сделать это неофициально, придумать подходящую для этого случая трогательную историю.

Якушев нервничал. Не выходило из головы, что его ждут с минуты на минуту в отделении. На него будут надеяться до тех пор, пока он не объявится. Еще и потому не имело смысла беспокоить Войтова, чтобы своим звонком не зачеркнуть сегодняшнюю безупречную работу всей группы.

Пока его ждут, он имел право решать задачу самостоятельно. Еще одна причина, почему не следовало торопиться с докладом.

9

Первой мыслью Андрея Графолина было: бежать! Но он пересилил себя, достал бумажник и протянул таксисту деньги. Тот невозмутимо отсчитал сдачу, и отлегло от сердца, как гора свалилась с плеч: он только что увидел, что приехал на «Дзержинку» и все страхи его напрасны, были им самим выдуманы. Водитель «Победы» мог просто перепутать его с кем-нибудь.

Андрей вышел из машины, хлопнул дверцей, и такси отъехало. И сразу же подкатила «Победа». Водитель снял на мгновение большие темные очки, и Графолин узнал Каленого.

Он быстро сел на заднее сиденье, где лежал новенький коричневый пузатый саквояж. Каленый медленно повел машину к площади Ногина.

На набережную хочет выйти, понял Андрей.

— Что же ты меня не узнал? — спросил Каленый. Голос его был спокоен, словно ничего не случилось.

— Засыпался я, Каленый.

«Победа» свернула к гостинице «Россия». Каленый припарковал машину к стоянке. Платком вытер руль, приборный щиток, рычаги управления, положил в карман ключ зажигания.

— Засыпался я, Каленый, — повторил Андрей.

— Слышу, не глухой, — ответил Каленый, — забирай саквояж.

Саквояж оказался увесистым и оттягивал руку.

Они обогнули гостиницу слева и спустились к набережной, к остановке, сели в подошедший троллейбус. Он был наполовину пуст, но оба остались стоять на задней площадке.

Каленый молчал, смотрел в окно.

Пыльные деревья бежали вдоль магистрали. В Москве давно не было дождя, небесная синева поблекла и потускнела. Казалось, выгорела от солнца за долгое жаркое лето.

Набирая скорость, троллейбус гудел, как электропоезд в метро, бесшумно тормозил, двери расходились и захлопывались с треском.

Все это мешало сосредоточиться Андрею, движение не помогало, а мешало думать, и, если раньше он стремился к Каленому, к встрече с ним, то, увидев его, пожалел, что они встретились. Не стоило сегодня встречаться, чтобы молчать и ехать неизвестно куда. Да и что могли изменить разговоры? Успокоить ненадолго? А потом все заново обрушится на него, когда останется один.

И все же Каленый не сбежал, не уехал, не спрятался, а вот отыскал его спокойно и хладнокровно, угнав по пути такую нелепую машину. Наверняка Каленого засекли и сфотографировали. Не побоялся засветиться. Правда, у него — грим, парик, приклеены усы, надеты темные очки. Узнать невозможно.

Но тут же безнадежно подумалось: его-то вот все равно узнали, несмотря на парик и фальшивую бородку. Сразу нестерпимо захотелось освободиться от этой бутафории и стать иным, непохожим человеком на того, каким он сейчас выглядел. То-то поразился бы Черноволосый.

У Крымского моста они вышли.

Каленый и здесь ничего не сказал, направился к парку Горького. Андрей стоял на остановке и смотрел, как уходил Каленый, шагал уверенно, широко, обгоняя неторопливых прохожих, и нисколько не заботясь о том, идет ли с ним Андрей, и не помня как будто и про саквояж.

Рядом они почти никогда не ходили.

И после всех сегодняшних событий Графолина вдруг поразило, что Каленый вел себя почти так же, как и Неведов, который молчал в кабинете, не обращал на него внимания, занимался своим делом, но жизнь его, судьбу его и будущее — крепко! — держал в своих руках.

И Каленый держал его в руках, хоть и ушел уже далеко, подходил к середине моста и ни разу не оглянулся — так уверен, что он, как обычно, идет за ним тенью.

Об этом раньше не приходило в голову.

«Как собачонка на веревочке ходил», — с издевкой подумал он, зло усмехнулся и пошел к метро.

«Все, Каленый, ты меня проиграл. Не уберег и проиграл».

Он представил себе спокойное и затем изумленно сердитое лицо Каленого, остановившегося у входа в парк, — понял, что не пошел за ним, не пошел! — и засмеялся.

«Проиграл ты меня, Каленый!»

Смех прямо-таки душил, стискивал и мял его трепещущие нервы. «Ты совсем запсиховал», — мелькнуло в голове, но поделать с собой Андрей ничего не мог, хохотал беззвучно на эскалаторе, до слез. Они текли непрерывно, смех заставлял Графолина сгибаться едва ли не пополам, и в то же время он ясно сознавал, что с ним истерика и ее надо немедленно, как можно скорее перебороть.

Вот как вывернуло после милиции. Умеют там мотать нервы.

Он заставил себя успокоиться, втиснуться в битком набитый вагон. И когда Андрей вышел на «Дзержинке», был уже поздний вечер, тускло горели фонари. И он подумал, что напрасно кружил по кольцу, ехал долго и муторно. Все это уже ни к чему. И Неведов, и Каленый не дадут ему уйти, сколько ни петляй.