Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - [182]
Диана Спенсер родилась в 1961 году в лучших из возможных обстоятельств, если б только ей не выпало быть классической «третьей дочерью» и если б родители не ссорились без конца до самого развода в 1967-м — травма, последствия которой она ощущала всю жизнь. По всем статьям она казалась обычной девочкой, но обычность может быть самой действенной маскировкой. Болтушка, склонная от души похихикать, она жутко боялась темноты. Когда ее отец предложил отправить ее в школу-интернат[147], она, говорят, ответила: «Если ты любишь меня, то не оставишь меня».
Она провалила школьные экзамены и в тот же период заболела булимией, зато некоторые знакомства и встречи открыли перспективу королевского брака. Уши публики навострились, глаза раскрылись пошире. Сама королева не сыграла никакой роли в отношениях молодой пары, не вмешивалась и не давала советов, а вот равнодушный в представлении общества принц Филип — напротив (по свидетельству самой Дианы). Похоже, сама судьба — или, в данном случае, рок — вершила свое дело.
История последующих нескольких лет рассказывалась и пересказывалась тысячу раз. «Свора» настигала ее, следила за каждым ее шагом. В состоянии глубокого отчаяния она сказала сестрам, что брак невозможен. «Плохо дело, — ответили они, — твое лицо на кухонных полотенцах». На кружках тоже: «мой принц», как она называла Чарльза, поддерживает невесту одной рукой, голова невесты гордо поднята под углом к зрителю. То, как принимали ее во дворце, вызывало чувство тревоги и предательства, одиночество усиливалось разочарованием. Говорят, если мужчина боится будущего женщины, то женщина — прошлого мужчины; в этом случае так оно и сработало. Другая любовь все еще имела власть над принцем. Случались конфиденциальные интервью с «друзьями», были книги, одобренные и нет. «Я никогда не думала, что это так кончится, — сказала она другу. — Как я могла так ошибиться?» Об их расставании объявили в начале 1996 года, вскоре последовал развод.
Импульсивная и раскованная, Диана редко просчитывала, как ее действия повлияют на других, но вряд ли что-то могло бы предотвратить ту фатальную катастрофу. Принцесса была в Париже с другом, Доди аль-Файедом. Они въехали в туннель Pont de l’Alma, и мчащая с большой скоростью машина разбилась. В четыре часа утра 31 августа 1997 года объявили о ее смерти. Пресса откусывала по кусочку ежечасно, словно следя за обрушением фондовой биржи. Диана боролась за жизнь, тут же ей уже прочили поправку. Страна же проснулась, чтобы узнать о ее смерти.
Ее гибель вызвала поток слез. Люди плакали, скорбя по ее улыбке, по ее работе с больными СПИДом и деятельности по запрету противопехотных мин, вспоминая ее свободный дух и положение обиженной жены. Ее неизбежно оплакивали в мифических терминах — как бесстрашную мученицу и жертвенного агнца. Шок от смерти в Париже усиливался тем, что два ее маленьких сына находились в Англии: бывший муж, казалось, не рвался присоединяться к общенациональному горю. Люди отдельно сожалели, что Диана ушла в столь молодом возрасте, но всенародную скорбь вызвало именно внезапное и бесповоротное ее отсутствие. Словно кто-то вырвал сердце Британии — так это ощущалось даже во всепоглощающей волне горя, охватившей страну в дни после смерти принцессы.
Вскоре возникло впечатление, что Англия размякла не только душой, но и умом: некоторые университеты начали включать в свои образовательные программы «исследования о Диане». Когда певец Элтон Джон переделал свою песню «Свеча на ветру» (Candle in the Wind) и посвятил ее Диане, народ скупил запись миллионными тиражами. Такие неразборчивые излияния горя неизбежно становились объектом сатиры. Карикатура в Private Eye изображала испуганную домохозяйку, над которой угрожающе нависли двое мужчин в темных очках: «У нас есть основания предполагать, что вы не купили “Свечу на ветру”».
Блэр придумал выражение «народная принцесса»; возможно, себя он видел в роли «народного принца». Однако, несмотря на всю позднюю критику, новые лейбористы отнюдь не были театром одного актера. На вершине нового правительства стоял триумвират равных. Блэр привнес свое обаяние, Браун — ум и усердие, Питер Мэнделсон — стратегические навыки. Последнего называли «князем тьмы», но прозвище было поверхностным и несправедливым. Как и многие в новой администрации, он с глубокими сомнениями отринул строгий социализм своей юности. Аластер Кэмпбелл, пресс-секретарь Блэра, занимался передачей так называемого «послания» обществу. Ранее он работал редактором в Daily Mirror, и накопленный им опыт сослужил добрую службу правительству. Под его эгидой министерские заявления стали подвергаться тщательной проверке на предмет строгого соответствия «посланию».
Пробыв в клетке 18 лет, лейбористы вырвались наружу, оскалив зубы. Если экономика находилась в пригодном состоянии, то все остальное — нет. Нужно спешить. Канцлер казначейства Гордон Браун позволил Банку Англии определять собственный курс обмена валют — уступка, которая фактически дала ему независимость. Этот шаг широко расхваливала даже консервативная пресса. Правительство стремилось развеять образ лейбористов как партии матерчатых кепок, оглядывания назад и агрессивной маскулинности — в парламенте теперь заседала 101 женщина. Разошедшаяся было ехидная насмешка про «блэровых беби» (Blair’s babes) быстро вышла из употребления. А вот идущее вслед выражение «Тонины кореша» (Tony’s Cronies) не выводилось долго.
