Нон-стоп - [5]

В таком духе он и высказывается.

– А как же я? – растерянно спрашивает Марита. – Мне тут оставаться одной – знаешь, тоже не очень…

От окна она уже отвернулась. Теперь стоит у стола, сжав кулачки, притиснув их к горлу. Чувствуется, что внутри у нее – колкий озноб.

– Подожди… Подожди…

Он объясняет, что, к сожалению, ехать придется. Специфика его нынешних дел такова: ни на мгновение оторваться нельзя. Если что-нибудь грохнется, потом будет не разгрести. А что касается «оставаться одной», то, честное слово, бояться нечего. Просто не отзывайся, запрись. Ну, какая-нибудь ерунда, сбой, кабель где-нибудь закоротило. Со всего района сейчас, наверное, звонят в аварийную. Покоя им не дадут. Вот увидишь, минут через тридцать уже наладят.

Уверенности в его голосе, впрочем, нет. Слова выпархивают и тут же, лишаясь сил, распадаются. Такая страна: может произойти все что угодно. И сутки будешь без электричества мучаться, и двое суток, и трое, и неделю, и месяц. Никого это не интересует.

И еще меньше уверенности остается, когда он распахивает дверь на лестницу. Он как-то не ожидал, что обнаружится там такой плотный мрак. Ничего, ни единого проблеска света. Не видно даже ступенек, идущих вниз. Шагнуть туда – все равно что нырнуть в сонную жуть. А ведь спускаться ему целых пять этажей. Это как? Оступишься – полетишь кувырком. И кроме того – пугающая глухота. Будто он действительно провалился в потусторонний мир. Никто не дышит. Никто ниоткуда не поднимается. И если постучать в любую из соседних квартир, никто не откроет.

А на площадке первого этажа, где темнота, вероятно, еще ужаснее, принюхиваясь, поворачивая сырое лицо, бесшумно топчется тот, кто брел через двор.

Как его миновать?

– Нет-нет-нет… Нет-нет… – пятясь назад, в квартиру, шепчет Марита.

Некоторое время они обсуждают, что делать дальше? Нельзя ли, например, спуститься вниз со свечой, а потом Марита, когда его доведет, поднимется с ней обратно?

Марита, правда, категорически не согласна. Она одна не пойдет. Нет-нет, ни за что! И потом, чем поможет свеча? Крохотный огонек, тонущий в стеарине, выглядит совершенно беспомощным. Что он против окружающей тьмы?

А как у нас с огнем вообще?

– Всего две спички, – напоминает Марита.

И добавляет, что коробок она все равно не отдаст. Не дай бог, свеча погаснет. Как ей тогда?

– Даже не думай, – заявляет она.

Он, впрочем, и сам не жаждет ступить в загробную темноту. Неизвестно, что там его ждет. Положение складывается безвыходное. Значит, ни добраться до места работы, ни даже позвонить и справиться, что там у них, он не сможет. А как же Митяй, которому все до лампочки? А как же Гриша Пислян, пылающий чрезмерным энтузиазмом? И как же, наконец, Лорхен, которая с половины одиннадцатого будет его ждать? Скольких людей он подведет! А с другой стороны, может быть, и бог с ними? Стыдно признаться, но в эти минуты он испытывает даже некоторое облегчение. Не надо никуда бежать, никуда торопиться, не надо договариваться ни о чем, ничего контролировать. Не надо никому улыбаться, пожимать рук, обмениваться визитками. Не надо, давать обещания, которые, разумеется, никогда выполнены не будут. В конце концов, у него форс-мажорные обстоятельства. А если так уж необходимо, чтоб кто-нибудь проследил за отправкой, пусть сдернут Забрудера. Хватит ему надувать щеки. Пусть снимет пиджак и займется делом. Порастрясет свои килограммы. В общем, ничего страшного, как-нибудь обойдется.

Марита тоже на глазах веселеет.

– Конечно, обойдется, – говорит она, запирая входную дверь на оба замка. – Поедешь завтра. Что они, не справятся без тебя? А мы, давай, хотя бы один вечер проведем вместе…

И вот, что ему в ней всегда нравилось. Света, конечно, нет, желтоватые, будто из воска, отблески проскальзывают по стенам. Казалось бы тоже – форс-мажорные обстоятельства. Однако для Мариты это значения не имеет. Грязные тарелки со стола тут же отправляются в мойку, возникают салфеточки, блюдца, узкие, точно игрушечные, мельхиоровые чайные ложечки, образуется симпатичные тортик, обсыпанный шоколадом, даже полбутылки вина, оставшегося с прошлого месяца. Ты же сегодня за руль больше не сядешь? И – два бокала, растягивающие по стеклу ниточки отражений. Вот что приятно. Приятно, что из ничего и сразу же – все.

Разговоры у них – под стать обстановке. Сначала Марита рассказывает ему о своей новой работе. Относительно новой, конечно, поскольку занимается ей уже больше двух лет. Странно сначала было: она – вдруг агент по продаже и обмену квартир. Лет пять назад ничего такого в голову бы не пришло. А что делать? Ты же знаешь, сколько сейчас платят за лекции. И кстати, опыт преподавания ей неожиданно пригодился: умеет внятно и коротко изложить клиенту суть сделки. Объяснить ему, чего же он хочет в действительности. Это ведь главная трудность: сами не знают, чего хотят. Бьешься с ним, бьешься, показываешь седьмой вариант, десятый, двенадцатый, круглые сутки бегаешь – язык на плечо. Все что-то не то. Физиономия – будто уксусом накачали… Потом он так же рассказывает о своей работе. Действительно, если б клиенты, знали, чего хотят. Втолковываешь ему, втолковываешь, дураку, язык до половины сотрешь, вроде бы втолковал, вдруг – нет, оказывается, надо иначе. Главное, на чужом месте – как? Сегодня я – в Выборге, завтра – в Риге, послезавтра вообще, хрен знает где – в Томске, Новосибирске, Владивостоке. Из самолета вываливаешься – башка вот такая. Не помнишь, куда и зачем, собственно, прилетел. Ничего, кроме гостиниц, не замечаешь. Гостиница – выставочный павильон, выставочный павильон – гостиница. Ну, еще – конференц-залы для прессы. Зато и деньги, конечно, не те что у ассистента кафедры…