Номер знакомого мерзавца - [16]
В виде извинения он тогда всучил мне кассету со своими песнями. Я брать не хотел, был зол и вообще… Тем более, что до этого почитал рукопись его «романа», как он называл этот бессвязный, патологический бред под названием «Педерастия», написанный на желтых листах, пахнущих пожарищем. Когда я, разыскивая его, пытался достучаться в барачную комнату, то понял, откуда этот запах — часть барака выгорела. Одного вида этих страниц было достаточно, чтобы судить об авторе. Поля с левой стороны представляли то полумесяц, то неправильный треугольник. Буквы внизу лепились одна к другой, тогда как слева оставалось сколько угодно свободного места. Такое ощущение, что он искал продолжения смысла где–то за пределами страницы и физического мира вообще.
— Ну, как театр? — спросил я, желая бодростью и темой вопроса показать, что его вид вовсе не внушает жалости. При последней встрече он работал в кукольном театре монтировщиком и планировал постановку собственного шоу, что–то в китайском стиле. Говорил, что ищет актеров. Мне роль предлагал.
«А я же теперь в книжном, грузчиком», — ответил он, улыбаясь. Я вспомнил, что когда–то моя жена находила его красивым.
В самом деле, отбросив предвзятость, можно было разглядеть, что у него тип романтического героя–любовника: рост, глаза, вьющиеся волосы.
«Ну, в каком–то смысле это хорошо, кругом книги», — сказал я.
«Да», — живо согласился он и попросил присоветовать какого–нибудь стоящего автора. Я что–то посоветовал. Он слушал внимательно, как школьник. Некоторые имена повторил за мной вслух.
Чувство взаимной неловкости не проходило. Прощаясь, я сказал, что мне понравилась его кассета. Это не было лестью или враньем из сострадания. Прослушав пленку, я изумился. Какое–то время не мог понять, в чем дело, потом догадался, что поэзия, пускай вторичная, пускай под гитару была единственной формой полноценности и здравомыслия для него. В стихах он был абсолютно нормальным, хотя и заурядным человеком.
Он так и остался неопределенно стоять в сквере, среди облупившихся гипсовых статуй, словно подыскивая место для изваяния своему столь же незамысловатому гению.
На выходе из сквера я обернулся. Не исключено, что через какое–то время я составлю ему компанию. Интересно, о чем он там под деревом мечтает? Ну, о чем может мечтать человек, на котором в мае зимние стариковские ботинки…
Исключительно о высоком, поверьте.
Я разделил лист на две колонки. В правую решил вписать то, что я могу получить от жизни, в левую — то, что мне уже не светит.
Я пытался размышлять трезво.
И не вписал ни строчки.
Нигде.
Сделал сто отжиманий. Чувствуя себя печально гармоничным, принял душ, выпил кофе. Сунул в карман плаща конверт с деньгами. На улице моросило. Одалживая деньги, я всегда готов к тому, что больше их не увижу.
В автобусе было пусто, и я обратил внимание на трех женщин. Они вошли следом за мной: бабушка, дочь и внучка. Как три звена. Как дорога в двух направлениях. Резкая в своей усталой и злой выразительности сорокалетняя женщина с пустыми глазами. И по сторонам от нее — угасающая, с уже остановившимся, бессмысленным взглядом старуха и девочка, еще хранящая в лице черты иной, дожизненной, ангельской несмышлености. И при этом такое разительное сходство черт, что я засмотрелся на них до сердечной боли перед человеческим уделом.
Я несколько раз нажимал кнопку звонка. Потом вышел во двор. Поднял воротник и сел на сырую лавку под деревом. Под стеной возле подвального оконца вертелись кошки, и старуха соскребала вилкой в их мисочки какое–то дымящееся рыбное варево из гнутой алюминиевой кастрюли. За моей спиной кто–то отпирал гараж.
Надо было газету, что ли, взять… Закурил от скуки. Из подъезда вышли дети в ярких курточках и веселая собака.
Морось кончилась, но я слышал, как под решеткой дренажного люка рядом со мной бежит вода.
Потом решил пройтись.
Через несколько кварталов мне попалось на глаза объявление: «Выставка тропических бабочек». Я зашел и поинтересовался, сколько стоит билет. «Сейчас перерыв, после обеда приходите». Я спросил разрешения посмотреть цветной каталог и под этим предлогом уселся в мягкое кресло, прикинувшись знатоком.
«Вы Маркаряна ждете?» — спросила девушка за стеклом.
«Нет», — ответил я.
«Маркарян должен приехать», — сказала она.
«А кто это?»
«Ну, как! Энтомолог», — с оттенком раздражения ответила она.
Из энтомологов я знал только Набокова.
«А Набоков приедет?» — спрашиваю.
«Какой Набоков?»
«Владимир Владимирович».
«Тоже энтомолог?»
«Ну, да…»
«Так вы по приглашению?»
«Я?.. Ну, отчасти», — ответил, вспомнив, что на плакате была надпись «Посетите».
«Что же вы не сказали сразу, проходите». Она отперла дверь и повела меня по залу, давая краткие комментарии.
«Откуда вы так хорошо разбираетесь в бабочках?» — спросил я.
«Да ну, что вы», — отвечает, и я понял, что она принимает меня за специалиста, делающего ей комплимент. Мы обошли по периметру весь зал, и я восхищался про себя ее попкой в узкой черной юбке и точеными ножками.
«Вы давно здесь работаете?»
«Я здесь не работаю».
Интересно, думаю.
«Меня мама попросила помочь. У них кассир сегодня не вышла».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга о тех, чью профессию можно отнести к числу древнейших. Хранители огня, воды и священных рощ, дворцовые стражники, часовые и сторожа — все эти фигуры присутствуют на дороге Истории. У охранников всех времен общее одно — они всегда лишь только спутники, их место — быть рядом, их роль — хранить, оберегать и защищать нечто более существенное, значительное и ценное, чем они сами. Охранники не тут и не там… Они между двух миров — между властью и народом, рядом с властью, но только у ее дверей, а дальше путь заказан.
Тайна Пермского треугольника притягивает к себе разных людей: искателей приключений, любителей всего таинственного и непознанного и просто энтузиастов. Два москвича Семён и Алексей едут в аномальную зону, где их ожидают встречи с необычным и интересными людьми. А может быть, им суждено разгадать тайну аномалии. Содержит нецензурную брань.
Шлёпик всегда был верным псом. Когда его товарищ-человек, майор Торкильдсен, умирает, Шлёпик и фру Торкильдсен остаются одни. Шлёпик оплакивает майора, утешаясь горами вкуснятины, а фру Торкильдсен – мегалитрами «драконовой воды». Прежде они относились друг к дружке с сомнением, но теперь быстро находят общий язык. И общую тему. Таковой неожиданно оказывается экспедиция Руаля Амундсена на Южный полюс, во главе которой, разумеется, стояли вовсе не люди, а отважные собаки, люди лишь присвоили себе их победу.
Новелла, написанная Алексеем Сальниковым специально для журнала «Искусство кино». Опубликована в выпуске № 11/12 2018 г.
Саманта – студентка претенциозного Университета Уоррена. Она предпочитает свое темное воображение обществу большинства людей и презирает однокурсниц – богатых и невыносимо кукольных девушек, называющих друг друга Зайками. Все меняется, когда она получает от них приглашение на вечеринку и необъяснимым образом не может отказаться. Саманта все глубже погружается в сладкий и зловещий мир Заек, и вот уже их тайны – ее тайны. «Зайка» – завораживающий и дерзкий роман о неравенстве и одиночестве, дружбе и желании, фантастической и ужасной силе воображения, о самой природе творчества.
Три смелые девушки из разных слоев общества мечтают найти свой путь в жизни. И этот поиск приводит каждую к борьбе за женские права. Ивлин семнадцать, она мечтает об Оксфорде. Отец может оплатить ее обучение, но уже уготовил другое будущее для дочери: она должна учиться не латыни, а домашнему хозяйству и выйти замуж. Мэй пятнадцать, она поддерживает суфражисток, но не их методы борьбы. И не понимает, почему другие не принимают ее точку зрения, ведь насилие — это ужасно. А когда она встречает Нелл, то видит в ней родственную душу.