Ноль - [26]

– В первый раз ты потеряла сознание, когда рядом был только я. Мало ли, может ты… умереть вздумала. Мне не нужны были неприятности. Причина в этом, – признается он тихо.

– А… во второй раз?

– А во второй… неважно! Забей. – Егор густо краснеет, отворачивается и быстро отходит к бочкам.

Над пустырем кружатся тяжелые тучи, серая ворона на столбе надрывается во все горло. Машинально пытаюсь подыскать в траве камень поувесистее, чтобы метнуть его в придурочную птицу. Я в недоумении, глаза щиплет от слез. Что, черт возьми, я сделала не так?

Под подошвами вибрирует почва, и массивная фигура Воробья закрывает мне вид на заплаканные пейзажи.

– Как твое тату, детка? – радостно лыбится он. – Прости за то, что пришлось потерпеть. Но если бы он опять поколдовал над тобой, тату бы просто исчезло.

– Что ты, все замечательно!.. – отвечаю громко и радостно, в очередной раз потрясенная габаритами Константина Ивановича Воробьева, «законопослушного гражданина и душевнейшего человека».

– Ты не обижайся на него, тут дело такое… Он не связывается с людьми не потому, что не хочет. Просто в его реалиях добром это для него не закончится. За мать боится, – гудит Воробей. – И… он не всемогущий. Как-то раз мы проводили эксперимент, и Егорыч не смог убрать этот шрам с моего лба: в три года я неудачно упал с горки… Видимо, прошло слишком много времени, последствия уже стали необратимыми. Так что… Ваське он не поможет при всем желании.

Голова распухает от новых странных вопросов, слабость рассеивает внимание, но Воробей щелкает меня по носу огроменным пальцем:

– Хочешь, расскажу, почему он помог тебе и во второй раз?

Великан хитро подмигивает и расправляет плечи, и мне приходится запрокидывать голову, чтобы наблюдать за выражением его лица.

– Ты знаешь причину?! – Я приподнимаюсь на цыпочки.

– Все просто: парень увидел твои сиськи и поплыл! – хихикает Воробей. – Ну а что? После твоего ухода он весь вечер психовал, я сразу догадался: пропал брат. Не красней! Ты видная девушка. Ему такие до тебя только снились!

Похоже, заливаться краской уже вошло в традицию – щеки жжет, будто к ним приложили два раскаленных утюга, а сердце заходится.

– Ты хочешь сказать, что я нравлюсь ему? – шепчу потрясенно, и Воробей, загадочно сияя, подыскивает слова для ответа.

– Заткнись! – орет в два прыжка оказавшийся рядом Егор.

– А что не так? – искренне удивляется его друг.

– Просто заткнись! Не продолжай! – Егор сканирует меня взглядом, но, зацепившись за мой, резко отшатывается.

– Знаешь, София, что я пытаюсь ему втолковать? – Воробей, найдя во мне единомышленника, продолжает делиться соображениями. – Что он должен развивать свои способности, а не прятаться от них. Понимаешь, он ведь действительно может все изменить! Я был свидетелем чуда, узрел его и верю в него!

– Ты до фига много куришь и пересмотрел марвеловской мути! – ругается Егор.

– Нет, я говорю, что тебе надо разобраться с этим!

– С чем? С умением отращивать новые ноги лягушкам и стирать синяки с твоей ублюдочной морды?

– Лишь однажды, перед свиданием, я просил убрать с моих щей синяк, который я схлопотал из-за тебя же в драке, и ты, щенок, теперь постоянно припоминаешь мне такую несущественную деталь? – грохочет Воробей возмущенно.

– Вот именно – несущественную. Этот баг никак не поможет мне и матери! Я хочу быть обычным, нормальным человеком, а не неведомым жутким Уродом, и не нуждаюсь во внимании! Достало все! Больше об этом не заикайся! – Егор снова уходит в глубину пустыря, туда, где установлен выкрашенный голубой краской кенотаф с привинченным к нему ярким венком.

– Дебил, да? – обиженный бас сотрясает окрестности. – Очевидно же: он пришел сюда, чтобы навести порядок в умах, для того ему и дан этот дар свыше. Должна же быть на земле справедливость?! Он сам, интуитивно, выбрал для себя татуировку. Не догадываясь даже, что она символизирует связь с предками, дань уважения им, власть над временем, жизнелюбие и ценность жизни каждого живого существа, а еще – всепроникающую магическую силу… Но характер у него и вправду паскудный – иногда я еле сдерживаюсь, чтоб не съездить ему в табло. Но ты ему нравишься, София. Очень нравишься. Не бросай его, ладно? Никогда не оставляй его одного…

Обреченность в тоне Воробья пугает меня.

Стук колес проходящего товарняка, приумноженный эхом, разлетается по округе. Егор, взобравшись на бочку, провожает взглядом далекий состав до тех пор, пока коричневый хвост вереницы вагонов не скрывается за горизонтом. Он напряжен и расстроен, и предчувствие надвигающейся катастрофы превращается в моей душе в панику.

Потоптавшись на бочке, парень спрыгивает на бурую траву и возвращается к нам.

– Ну как, попустило? – искренне интересуется Воробей, и его друг снова взвивается:

– Да пошел ты!

– Что случилось? – не выдерживаю я. – Почему вы такие нервные?

– Вот. – Великан расстегивает косуху, достает из внутреннего кармана и сует мне в руки небольшую белую бумажку. – Я сегодня утром смотался домой, в Город. А там повестка в ящике. Завтра мне надлежит явиться в военкомат по месту жительства. Меня же еще летом вышибли из института культуры. И вот подошел срок отдать долг Родине.