Когда я была маленькой, мама часто говорила мне, что нужно оставаться сильной и слушать только свое сердце. В ее словах слышалась недосказанность, как будто эти наставления могли однажды изменить мою жизнь.
Она всегда улыбалась, и в карих радужках родных глаз искрились тепло и нежность даже в моменты наших редких ссор. Мама делилась с миром неподдельной и безусловной любовью и никогда не жаловалась на жизнь, хотя жила в тесной квартирке на окраине Лос-Анджелеса с ребенком.
– Эми! – слышу сквозь толщу воды его крик. – Не умирай, прошу тебя!
Мне хочется открыть глаза, прикоснуться к нему, сказать, что все хорошо, но меня уносит в небытие. Долгожданное умиротворение рядом, оно готово увлечь меня за собой в неизвестность. Но даже тьма не страшна, когда слышишь голос любимого человека.
– Прошу, не оставляй меня!
Лафайет, штат Луизиана, США
Я дергаю ручку двери. Замок, как всегда, упрямо заедает, и я проклинаю тот день, когда купила эту машину. Дергаю посильнее – дверца со скрипом открывается, и в салон врываются капли дождя.
– Спокойно, Эми, – бормочу себе под нос, – все не так плохо, как ты думаешь.
За пару мгновений моросящий дождик перерастает в ливень. Моя одежда становится насквозь мокрой, а волосы неприятно прилипают к лицу. Вдобавок ко всему начинается сильный ветер. Прикусывая нижнюю губу, я пытаюсь сохранять спокойствие, в то время как внутри меня бушует ураган плохих эмоций.
Не стоило приезжать сюда, в ее родной город, в поисках новой, спокойной жизни. Я подхожу к небольшому, знакомому мне с детства дому и окунаюсь в воспоминания.
Здесь все осталось прежним: огромные кривые ветви деревьев, нависающие над старым домом молочного цвета с бледно-голубой черепицей, запах сырого асфальта и листвы, – все это напоминает мне о тех днях, когда мы с мамой приезжали к бабушке летом, и она угощала нас своей фирменной шарлоткой с хрустящей корочкой и блинчиками с корицей.
Я закрываю глаза и вдыхаю призрачный запах печеных яблок и теста. На мгновение мир перестает существовать: этот дождь, холод, моя разваливающаяся машина и бесконечные поиски матери, пропавшей год назад. Все становится правильным, и, переведя дыхание, я иду в дом. Дверь с жалобным скрипом открывается, впуская меня в уютную гостиную с моим любимым диванчиком у окна, где я часто сидела вечерами за кружкой какао и читала очередной бульварный романчик.
В Лафайете часто идут дожди. Улицы затапливало до тех пор, пока десять лет назад проблему не решили, переработав всю систему канализации. Страховые компании ненавидели этот город, а его жители ездили в основном на высоких джипах, чтобы в огромных лужах не залить мотор. Нашему дому всегда везло: он находился на небольшом склоне, что уберегало от наводнений.
Не сдерживая счастливой улыбки, с чувством сладкой ностальгии, я иду открывать гараж, чтобы завезти туда свою развалюху, которую купила у отца одноклассника пару лет назад. Теперь я понимаю, почему он так радовался нашей сделке: я разорилась на починку двигателя уже дважды за этот год.
Я паркую машину и невольно замечаю угольно-черный Форд Мустанг, притаившийся на другой стороне улицы. Из-за проливного дождя мне не удается разглядеть водителя, отчего на душе становится тревожно. Эта машина кажется мне подозрительной, как и те полсотни, что встречались по дороге. Но даже когда я немного успокаиваюсь, когда моя мания преследования утихает, я не могу не отметить, что такая тачка – большая редкость в этом районе.
Заставляю себя отвернуться от тревожащего меня объекта и спешу поскорее закрыть дверь гаража.
«Ты снова себя накручиваешь, Эм», – мысленно повторяю и иду раскладывать вещи.
С уходом мамы меня не покидает чувство, будто за мной кто-то следит. Возможно, так мое подсознание отказывается принимать горькую реальность: поиски мамы прекратились пару месяцев назад. Ее причислили к пропавшим без вести. Весь прошлый год я была словно на иголках: утро начиналось со звонков в больницу и полицию, сутки проходили в бесконечном мониторинге новостей в Интернете, а вечера – в морге. Каждый раз, когда с мертвого тела поднималась простыня, мое сердце переставало биться. К счастью, ни одно холодное лицо не было ее лицом. Не могу поверить, что мама вот так просто бросила меня, и не могу смириться с тем, что ее, возможно, больше нет.
Моя комната находится на втором этаже, маленькая и уютная, в теплых молочных цветах. Там до сих пор хранятся мои тетрадки и изрисованные альбомы, а в воздухе витает запах акварели вперемежку с каким-то сладким и непонятным запахом этого дома. Я смотрю на свою кровать. В детстве она казалась мне огромной, а сейчас мне в нее не уместиться.
Мамина спальня – напротив моей; в ней больше света. Я любила приходить к маме в ясные дни и наблюдала, как маленькие пылинки переливаются в солнечных лучах, представляя, что это волшебная пыль.
Кидаю сумку на потертое кресло и падаю на кровать.
Год назад не стало бабушки. После этой утраты, после похорон, в маме что-то изменилось. Она замкнулась в себе и решила ненадолго уехать, оставив меня в Лос-Анджелесе доучиваться последний семестр. Предварительно она переписала бабушкино завещание на меня, чтобы у меня за душой хоть что-то имелось, так что помимо денежных сбережений мне в наследство остался и этот дом.
