Noir - [11]

Когда она уже вышла за порог, крикнул:

— А дальше-то что?

— Дальше заберешь ее отсюда, увезешь далеко — в деревне все знают Нуар дю Мен, нельзя вам тут оставаться. Ты ее воскресил — теперь за нее и отвечаешь, рыцарь. Бросишь — погибнет. Душа теперь с тобой связана, хочешь этого или нет.

Я посмотрела на девушку и, не веря случившемуся, покачал головой. Невероятно. Диво, и только.

— Думать надо было, когда призрака звал по имени, думать надо было, — тихо сказала бабка, уходя в темноту.

* * *

Приходила в себя Нуар быстро. На второй день кожа ее порозовела, а волосы в рыжих отблесках огня отдали синевой. Она спала и держала меня за руку, начиная что-то бормотать, когда я отлучался, чтобы подбросить дров в печку.

Когда она открыла глаза в первый раз, мне показалось, что я утонул в их синеве. Она ничего не говорила ни мне, ни старухе, что вернулась из леса через три дня, как и обещала. Молча пила ароматные отвары и бульон, что бабка варила из птиц, попавшихся в силки неподалеку от дома. Оживала.

Я не ощущал усталости до тех пор, пока сон не сморил меня прямо на подножья ее постели. Нуар как раз тогда впервые… не заговорила, нет — запела. Какую-то красивую грустную мелодию, а голос ее сам был музыкой.

На пятый день старуха попросила нас уехать.

Я оставил ей мешочек с серебряниками и два ножа из балерийской стали, которые носил в ножнах на лодыжках.

Платье Нуар бабка выстирала и подарила ей черный плащ с широким капюшоном — чтобы не узнали, когда будем проезжать деревню.

Строго-настрого наказав не заговаривать с людьми и не оборачиваться, колдунья отправила нас в путь, пожелав ровной дороги.

Сидя на коне и ведя его сквозь чащу, я прижимал к себе девушку одной рукой и думал о том, каким же шальным ветром занесло меня в этот замок. Колдовским.

Сейчас остроконечные шпили едва виднелись за густым туманом и ветвистыми кронами деревьев, что буквально расступались перед копытами Аериса и срастались плотнее, едва оставались позади.

Нуар дремала, а я думал, что зря не проткнул мечом Жюблена напоследок — зло должно быть наказано. Но мысли остались только мыслями: возвращаться ради мести было рискованно. Мне оставалось радоваться отвоеванной у смерти драгоценной ноше, что сейчас посапывала в седле, прижавшись теплой спиной к моему животу.

* * *

Готье привез Нуар в семейное поместье, что стояло обособленно и одиноко, но это одиночество им не претило, отнюдь. Зажили себе в удовольствие.

Шли годы, а Нуар продолжала засыпать, держась за сильную руку рыцаря. Ее рыцаря. Ни на миг не забывала она, что спас ее. С того света вернул.

Готье, в свою очередь, дремал под песни возлюбленной, что лились из просторных окон тихой мелодией. Меч благополучно отправился в дальний угол, пылился там, ржавел понемногу.

А через некоторое время у них родилась девчушка с черными волосами да темно-синими бездонными глазами. Назвали ее Маргарет, и росла она молчаливой и задумчивой, как мать. А еще умной была не по годам, радовала родителей.

Умерли Готье и Нуар в один день, прожив долгую, спокойную, наполненную смехом и счастьем жизнь. Маргарет поговаривала, что нашла родителей в одной постели, крепко держащихся за руки, с улыбками на лицах — словно не отошли в мир иной, а просто уснули, как в любой другой день.

* * *

— Милый, ты хочешь сказку? Ладно, тогда давай укроем одеялом ножки. Вот так, — заботливые руки подоткнули плед, ласково провели по темноволосой макушке.

Малыш улыбался. Беззубо еще, но вполне осмысленно. Готовился слушать.

— Говорят, что на том самом месте, где сейчас пустили толстые корни дубы высокие, зеленые-зеленые, когда-то возвышался крепкий замок, метя в облака своими острыми шпилями. Мрачный и неприветливый, замок тот славился жестокой династией хозяев, что с каждым следующим поколением только впитывала пороки и каменела сердцами.

Сторонились путники этого места, десятой дорогой обходили, предпочитая останавливаться в придорожном трактире, отдавая столько серебряников, сколько вздумалось взять хозяину постоялого двора. Не жалели денег, предпочитали делить кров с незнакомцами, чем ночевать в том замке. Холодный был он, продуваемый всеми ветрами.

Но однажды, после того, как случилась одна интересная история, с замком тем сила лесная справилась. Да, подмяла под себя глыбу каменную, пустила на волю туманы густые, спрятала от мира гиганта со шпилями позолоченными. Проросли деревья сквозь окошки-бойницы, заполнили собой горизонты.

Молва об этом всю землю облетела — дескать, есть сила, живая, дышащая, что способна фундаменты каменные разрушать, крошить булыжник на песчинки малехонькие и зарастать все зеленью, пряча обломки под настилом земляным. И движется она, сила эта, зло настигает, наказывает. Даже ради одного нераскаявшегося в путь срывается.

Напугало это графов, князей, государей: каждый за свои владения переживал. Поторопились они грехи свои замолить, храмы открывать стали разным богам, но веря, что услышат. И то ли боги впрямь помогли, то ли сила та живая раскаяние мужей услышала, но покорилась. Замедлила рост свой буйный. Но все же всякий и в наши времена знает — хоть и дремлет, но бдит. Приглядывает за детьми своими. И ежели зло остается людьми не наказанным, если сам грешник живет себе и радуется, о деяниях позабыв, спешит. Прорастают снова ветки, корни под землей на десятки километров утекают. Мстят.