Ноги в поле, голова на воле - [3]
— А вот и буду назло ему невестой!
И, гордо вздернув носик, повернулась и пошла прочь, взмахнув своей широкой юбочкой. Я тупо смотрю ей вслед, как она плывет через сад, легкая и босоногая, и в висках у меня стучит: «Значит, вот они какие невесты бывают!»
Но на этом в тот день мои злоключения не кончились.
После обеда на дороге показалась Милина мать, Мария, а за ней выступал не кто иной, как девчонка Миля. Они направлялись прямо к нашему дому.
— Ага, вон твоя невеста идет! — шепнул мне на ухо мой дядька Илькан, состроив гадкую рожу и предусмотрительно шмыгнув за сарай.
Я весь заледенел от его слов. Ноги подо мной так и подкосились.
«А ну как они меня женить задумали! Вон уж и невеста припожаловала, конец мне настал».
Я затравленно озираюсь по сторонам в поисках спасения, и тут в поле моего зрения попадает полуоткрытая дверь свинарника в глубине нашего двора.
«Ага, скорей в свинарник!»
Я стремглав проношусь через двор и — гоп! — прямиком влетаю в свинарник, в кучу поросят.
«Оке-роке, роке-оке!» — переполошились растревоженные поросята, однако, убедившись вскоре в том, что незваный гость не представляет собой особой опасности, благосклонно приняли меня в свою компанию под дружеское оке-роке, оке-роке, что на свинячьем языке обозначает: пусть остается, это свой!
Прильнув к щели между двумя досками, я наблюдаю за тем, как Миля со своей матерью пересекает двор и входит в наш дом. А вскоре слышится оклик моей матери:
— Бранко! Эй, где ты, Бранко?!
«Ого! Это жениха уже зовут!» — осеняет меня кошмарная догадка, и я зарываюсь с головой в поросячью кучу.
— Бранко, ты где? — слышится затем пронзительный голос моего заклятого врага и разбойника, дядьки Илькетины.
Я молчу, словно воды в рот набрал, и чешу поросят под брюхом, чтобы они лежали тихо. А мой дядюшка Ильшак-ишак снова оглашает двор трубным зыком:
— Эгей, Бранко, а Бранко, иди домой, тетка Мария пришла, пышек принесла!
«Ну уж нет, не на такого дурачка напал! — думаю я про себя. — Хочешь пышками меня выманить, чтобы меня за шиворот сцапали и женили!»
Я снова к щели прильнул. А уж Ильяшка, Илька, Илькастый, Илькаш карабкается на капустную кадку под навесом и, заглядывая внутрь, орет:
— Ага! Вылезай! Все равно я тебя вижу!
Немного погодя, глядь, а уж он взобрался на орех в углу двора и кричит в густую крону:
— Бранко, слезай, я тебя открыл!
— Кота в мешке ты открыл, а не меня! — ворчу я про себя.
Но тут… О боже, что тут началось! Дело в том, что в свинарнике под застрехой устраивались на ночь наши куры и все вокруг кишело куриными блохами. И вот целые полчища этих едва заметных блошек накинулись на мои голые ноги, руки, шею. Напрасно я отряхиваюсь, ерзаю, чешусь — спасения мне нет.
Наконец-то я увидел в щель, что гости отчалили восвояси, и вздохнул с великим облегчением:
— Фу ты, черт, унесла нелегкая невесту!
Распахнул дверь свинарника, выскочил из него пулей и, через плетень, через кукурузник, прямиком к речке. Сорвал с себя шапку, рубаху, штаны и бултых в бочажок вниз головой.
Уж я там бултыхался, нырял, кувыркался, пока не взбаламутил всю воду, словно в ней плескалось целое племя свиней. Такую головомойку не выдержит и покрупнее зверюга, не то что такая мелюзга, как какие-то там куриные блохи.
Выйдя из воды, я прежде всего выбил свою одежду об вербу, а уж потом и оделся. И двинулся к дому, освеженный и веселый.
Только вошел во двор, вижу — мой дядька Илькастик-головастик приоткрыл дверь свинарника и засунул в него свой любопытный нос: меня ищет.
— Ага, вот теперь-то ты мне попался, вражий вражина! — возликовал я, в два прыжка очутился у свинарника и втолкнул Икана внутрь. Он так и зарылся с головой в поросячью гущу, а я поскорее дверь захлопнул, вставил деревянную затычку в щеколду и без оглядки — домой.
— Ой-ой-ой! Спасите! — послышалось из свинарника отчаянное верещание.
— Верещи, верещи на здоровье! Все равно никого дома нет, все по своим делам разошлись.
Я тоже заторопился по делам: решил разыскать пастухов. Мне вслед неслись Илькины вопли:
— Ой-ой-ой! Откройте, меня блохи заедают!
Часа два спустя я увидел с горного пастбища, как мой дядюшка по отцовской линии чешет через кукурузник к реке. Видно, здорово допекли его куриные блохи.
— Эгей! Счастливого пути! — крикнул я ему вслед, хотя мой мчащийся вихрем родственник и не мог расслышать моего напутствия.
3
И все же настал этот день, когда мы с Илькой отправились в школу.
Боже, какая началась тут невообразимая суета со сборами!
Прежде всего меня заставили умыться, и при этом с невероятной основательностью: мне было предписано вымыть шею и оба уха, а не просто, как это было до сих пор, смочить водой глаза и кончик носа. Более того, мне велено было к тому же вымыть ноги, и при этом почти до колен.
Страсть, что приходилось терпеть!
Мама примерила на меня новую вышитую шапочку и рубашку, а дед легкие опанки на ремешках. Когда я это все напялил на себя, то стал похожим на маленького заносчивого петушка с красным гребнем.
Старик крестьянин, проходя мимо нашего двора, до того удивился этим сборам, что полюбопытствовал:
— Это куда же ваш малец собрался? Уж не в Америку ли, что вы его так вырядили?
