Ночной поезд в Мемфис - [11]

Например, к сочельнику, который мы провели в заброшенной церкви, прижавшись друг к другу у слабого огонька, а снаружи бушевала метель. Мы заваривали в покрытом земляной коркой цветочном горшке чай из мятой пачки, которую я извлекла из своего рюкзачка. Джон до колик хохотал над содержимым этого рюкзачка, но был слишком голоден, чтобы отказаться от раскрошившегося имбирного печенья и смятой плитки шоколада. Он играл Баха на расческе, приложив к ней листок папиросной бумаги, а когда глаза у меня стали неудержимо слипаться, обнял меня, чтобы я не замерзла, и просидел так всю ночь, терпеливо поддерживая слабый костерок.

Румяна не понадобились. Щеки и так горели. Я начала замазывать румянец гнева тональной пудрой, заодно замаскировав и несколько морщин, которых не заметила, когда смотрелась в зеркало прошлый раз.

Никто не давал мне никаких обетов и даже просто обещаний, но, мягко выражаясь, огорчительно поцеловать на прощание человека, который только что нежно, страстно, искусно любил тебя, а при следующей встрече уже увидеть его с новоиспеченной женой.

К такому удару я не была готова. Впрочем, и его бледность могла свидетельствовать о чем угодно — о гневе, сосредоточенности или испуге, но она не была показной. Он тоже не ожидал меня увидеть.

Я выбрала платье и юркнула в него. Оно было черное, мягко облегающее фигуру, с длинными рукавами и вырезом, более глубоким, чем одобрила бы бабушка Эрминтруда. Часть декольте я прикрыла тяжелой (faux[12]) золотой цепью с медальоном, воткнула в волосы, завитками ниспадавшие на затылок, пару шпилек с золотыми головками и отступила от зеркала, чтобы оценить результат.

Щеки все еще пылали, но это можно было отнести на счет солнца. Джен ведь уже предупредила меня, что нужно носить шляпу, не так ли?

Раздалась изысканная трель колокольчика, и я нервно дернулась, но потом сообразила, что это тот самый сигнал, которого я ждала. Было без пяти пять — время приема и коктейля в честь начала путешествия. Некоторые гости прибыли на теплоход еще вчера, другие, как и я, присоединились позже, теперь предстояло впервые собраться вместе, и все будут изучать меня, а я — их. Обычно я не страдаю страхом сцены, но сейчас мои пальцы словно примерзли к дверной ручке и понадобилось приложить усилия, чтобы повернуть ее.

Я выскользнула в коридор и очутилась в объятиях странного мужчины, который возник из соседней каюты. У меня прекрасная координация движений, а вот у странного человека, видимо, нет; он был на добрых шесть дюймов ниже меня, и я с легкостью могла обозревать сверху его лысеющий череп; несколько волосков были уложены поперек него с трогательным оптимизмом. Прижав меня к животу, он качнулся назад и был пойман другим мужчиной, столь же тощим и длинным, сколь коротким и пухлым был первый. После небольшой заминки, показавшейся более долгой, чем она была на самом деле, мы расцепились, и зазвучал хор взаимных извинений:

— Это я виновата, — сказала я, — нужно было сначала посмотреть, потом выскакивать.

— Искренне прошу меня извинить, — одновременно со мной произнес мой первый «партнер» и весело рассмеялся. — Позвольте представиться: я — Свит[13], а это — Брайт[14].

Длинный и тощий поклонился. У него была красивая, густая шевелюра, но когда он склонил голову, мне показалось, что она немного съехала вперед.

— Блисс, — сказала я в свою очередь, — Виктория Блисс.

Свит хихикнул:

— Как и следовало ожидать!

— Что? — удивилась я.

— Брайт, Свит и Блисс[15].

— А, — сообразила я. Свит просиял. Брайт тоже.

Коридор был слишком узкий, чтобы идти по нему шеренгой, взявшись за руки, поэтому мы двинулись гуськом: Брайт впереди, а Свит сзади. Они устроили все это очень ловко. По существу, операция была проведена с безукоризненным мастерством. Если бы я не была постоянно начеку, я бы их не раскусила.

Буркхардт отказался мне сообщить, как я узнаю его агентов. «Это вопрос безопасности, вы же понимаете», — торжественно заявил он.

— Это вопрос моей шеи, — уточнила я.

— Не бойтесь, — успокоил меня Буркхардт, — они сами дадут вам о себе знать.

Ну вот и дали, притом очень искусно. Я и не предполагала, что подчиненные герра Буркхардта могут обладать таким бурным чувством юмора. Самая тонкая часть представления состояла в том, что когда Свит прижал меня к себе, в мои ребра больно уткнулся некий твердый предмет, находившийся, видимо, в его внутреннем кармане. Ушиб был малой платой за облегчение, которое я при этом испытала.

Центральный холл, куда вел коридор, выглядел великолепно. До того я была просто не в состоянии детально рассмотреть его, теперь же восхитилась пышным декоративным садиком посредине с миниатюрными водопадами, журчащими меж свежей зелени листвы, мягкими креслами, диванами и мраморными столиками, расставленными повсюду. Брайт со Свитом молниеносно сомкнули вокруг меня ряды и повели к лестнице.

Гостиная, или салон, занимала всю носовую часть корабля. Через фигурные окна открывался дивный вид на город с его отелями-небоскребами, высокими минаретами и мостами, расцвеченными иллюминацией; стеклянная дверь вела на палубу. По салону бесшумно скользили официанты с подносами. Самым изысканным напитком в тот вечер было шампанское. Поскольку я шампанское не люблю, а также потому, что хотелось на несколько минут избавиться от Свита, — он беспрерывно болтал Бог знает о чем, — я приняла его предложение принести мне из бара что-нибудь другое.