Надо вдоволь натерпеться перед телефонной будкой, занятой женщиной, чтобы по-настоящему понять, до какой степени болтлив прекрасный пол.
Вот уже добрых десять минут я ждал своей очереди в этом провинциальном почтовом отделении под сочувствующим взглядом телефонистки, когда, наконец, дама окончила свою болтовню.
Поскольку телефонная кабина была с непрозрачными стеклами, я мог составить представление о ней только по ее голосу. И, не знаю почему, я ожидал, что оттуда выйдет маленькая нескладная толстушка. Но, когда она появилась, я понял, насколько нелепо представлять себе человека по его голосу.
В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.
Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, – чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.
Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: – "Ваш Париж"...
"Мой Париж" в данном случае – это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.
– Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?
Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое... Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать...
Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.
– Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю...
– Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.
Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина... Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.
– Что ты хочешь, – утешил я его, – я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче...
Он обругал меня:
– С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто...
Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.
– Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?
Это заставило его сменить тон:
– Ты когда возвращаешься?
– Как можно раньше. Эта местность похожа на болото...
– У тебя еда-то есть?
– Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.
– Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?
– Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.
После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.
Повернувшись, чтобы выйти из кабины, я почувствовал что-то под ногами. Это был бумажник из крокодиловой кожи. Я поднял его, говоря себе, что в нем может быть все, кроме денег. Судьба уже подбрасывала мне под ноги бумажники в те минуты жизни, когда найти их составляло особое удовольствие, но до сих пор все они содержали только какую-нибудь религиозную дребедень, пуговицы от штанов или ничего не стоящие иностранные марки.
Тем не менее прежде чем выйти, я сунул его в карман и пошел к телефонистке оплачивать заказ, прикидывая в уме содержимое моей находки.
Я быстро вышел с почты. Вокзал был недалеко. Поскольку он мне и был нужен, я направился прямо туда быстрым шагом. Я умышленно оттягивал удовольствие от того момента, когда обследую свою находку, давая себе несколько минут надежды. На вокзале, вместо того, чтобы купить билет, я поспешил к туалетам.
Я лихорадочно открыл бумажник и первое, что там увидел, была пачка из восьми банкнот по тысяче франков, сложенная вчетверо.
"Ну, малыш Блэз, – подумал я, – вот тебе маленькое утешение".
Я продолжил исследование. Из других отделений я вытащил удостоверение личности на имя Жермены Кастэн, куда была вклеена фотография той блондинки. На ней она была более молодой и менее красивой, чем нынче. Я смотрел на нее, плененный печальным взглядом женщины.
Кроме того, я нашел в кармашке для билетов крошечную фотографию мужчины моего возраста с крупными чертами лица. Вот и все, что было в бумажнике. Я уже хотел выбросить его в унитаз, взяв, конечно же, деньги, но вспомнил большие грустные глаза женщины...
В своей жизни я не всегда был честен, и угрызения совести никогда не мешали мне спать, однако я всегда считал себя галантным.
Я вышел, уборщик подметал пол в туалете. Я обратился к нему:
– Скажите-ка, вы знаете даму по имени Жермена Кастэн?
– На Верхней улице?
Действительно, этот адрес был на удостоверении. Я легко кивнул.
Опершись на свою метлу, уборщик ждал продолжения. Он явно скучал.
– Она... она живет одна? – спросил я после краткого колебания.
