Ночной корабль - [88]

Крепко и нежно Вас целую, прилагаю посвященный Вам рисунок Бориса Сергеевича «Светлана на Пегасе». От него и от Томиной большой привет. Ждут.

Отдыхайте, ешьте, спите, дышите, пишите.

Ваша Вега

71.

21 апреля 1976

Дорогая моя Светлана!

Приобретя случайно потрясшего меня льва, я сгоряча написала на его обороте поздравление к Вашему рождению и, конечно, не подумала о том, что по необъяснимой причине во всем нашем славном городе исчезли конверты нестандартных размеров (лев значительно превышает обычную почтовую открытку…), склеить самостоятельно – задачка тоже не простая, ибо клея не сыщешь во всем доме, а в город не выбирается сейчас никто, поэтому лев, пожалуй, до Вас не доедет. Вознамерилась было сама привезти его Вам 28-го, но подлый Бегемот опять уложил меня в постель, мне было так плохо, как в сыпняке (помните кибитки гномов под кроватью, в бараке?). Мой доктор, Антонина Ивановна, совсем расстроилась, но всему ДВС на удивленье я стала поправляться от уколов пенициллина с невероятной быстротой…

А знаете, в чем главная-то причина моего упадка? Не могу больше переносить атмосферу ДВС. Это – преддверие гроба. Мне страшно и душно от царящего вокруг меня страха смерти, от того еще, что люди здесь – не люди, а бывшие актеры, жившие только ролями, т. е. чужими жизнями. Перестав играть, они опустошены, у них только пустая оболочка, а живые духом умирают физически. За последнее время подряд – три рака, умерла на днях даже маленькая белая собачка, тоже от рака… Если бы не мой сосед. Великанов, я легла бы носом в стенку и не поворачивалась бы. Держусь за него, единственного живого и доброго, уходящего с головой в историю, в стихи. Слава Богу, я тоже ему нужна, но чувствую, что он недолговечен уже, и если уйдет и он – что же останется? Сильно была потрясена еще и тем, что прелестную акварель моего ушедшего Клевера повесили… в уборной первого этажа. Ее спасли и принесли мне. Это ужасно, но, с другой стороны, как вознаграждение, молодой художник Петя Кожевников, ученик Клевера, принес мне несколько чудных его фотографий, а кроме того целую кипу снимков с его иллюстраций к Андерсену. Больше всего меня поразила книжечка, составленная Петей: на левой странице – текст Клевера, на правой – иллюстрация. Этот маленький сборник называется «Письма Принцессе» и я надеюсь, что выпрошу у Пети репродукции. Вы должны это видеть.

Спокойной ночи, грущу, что 28-ое апреля, возможно в моей жизни последнее, опять проведу не с Вами. Целую крепко.

Ваша Вега

72.

7 июня 1976

Дорогая Светлана,

ужасная пустота после Вашего отъезда… Белые ночи стали прекраснее прекрасного, сон потеряла, аппетит тоже, смотрю в окно и предаюсь рифмованной меланхолии. Куда-то носилась и безумно проводила время: большой прием у очаровательной Жуковой, имевшей редчайшее везение в жизни. Представьте себе человека, живущего в той самой квартире, в которой родился, среди уцелевшей старинной мебели, маминого фарфора и прочего, доме, построенном по плану Бенуа. Жукова дала роскошный ужин в честь Ксении Куприной и моей скромной особы, усадив нас рядышком, в центре стола, как новобрачных, а кругом – 28 человек актеров, разных представителей науки и милейшей, типично петербургской богемы (как не вспомнить Икара!). В честь богемы милая хозяйка, тоже по старой традиции, в конце ужина лихо вскочила на стул и с чисто опереточным шиком спела старую песню о том, что артисты живут по ночам, а это было в 9.30 вечера, когда начало садиться старое петербургское солнце и деревья за окнами были «из красного дерева». Завела там очень приятные знакомства во всех богемных слоях.

Потом была на очень оригинальном собрании у весьма известного коллекционера Перепелкина, подарившего мне свою книгу. У этого маленького Перепелкина с большим умом, вкусом и знаниями богатейшая коллекция всякого рода театральных воспоминаний, самых редчайших портретов и фотографий артистов, а также 15000 тысяч граммофонных пластинок, чуть не с сотворения граммофона, и он устраивает два раза в месяц «Среды» с программой и с невероятным количеством зрителей и слушателей (очень интересно говорит), сидящих буквально друг на друге в маленьких комнатах, где яблоку негде упасть. Давали живые голоса умерших, а на экране – их фотографии… и Вдруг хозяин дома объявил: «Недавно покинувший нас Икар», и на экране показался совсем живой Икар, в роговых очках, в артистическом черном берете, такой, каким я его знала, и стал читать Козьму Пруткова с таким тонким юмором, так искусно, так талантливо, что я чуть не расплакалась. Это было и тяжело, и как-то радостно, но как страшно было бы увидеть и услышать, например, Савину!

Рожденье, вернее вечер 15-го, провела с Тапочкой и с Анной Евгеньевной Островской, выпив 3/4 бутылки волки. Анна Евгеньевна была в ударе и увлекательно рассказывала о народах Кавказа, которых много перевидала и с которыми сжилась. Борис Сергеевич приехал на следующий день и я, слушая его, будто книгу читала, позавидовав белым ночам в Белом море, куда он попал, вернувшись морями и по Неве войдя в белую ночь Ленинграда. Он обогатился тем, что впервые видел северные леса белой ночью!