Ночной корабль - [5]

Там, на площади, – огонек.

Там, на паперти, снег залег.

Там – вся правда, но путь далек…

1929

* * *

Я пришла к неизвестной стране,

И зажглись над моими путями

Золотые плоды в вышине,

Как светильников желтое пламя.

Я рвала золотые плоды

С запрещенного дерева знаний.

Между листьями очи звезды

Зеленели в вечернем тумане,

Зеленела и пела река

Сквозь высокие заросли мяты…

Эта роща как призрак легка,

Эти травы никем не измяты.

Только странная музыка сфер

С каждым часом святей и премудрей,

А под деревом спит Люцифер,

Разметав непокорные кудри.

1929

ВЕДЬМА

Венок Сонетов

1

Есть в памяти причудливый узор,

И голос прошлого звучит невнятно.

Так на поверхность дремлющих озер

Бросает месяц призрачные пятна.

Так жалуется ночью темный бор,

И облакам его печаль понятна,

Так роз могильных странен разговор

Над радостью, уснувшей безвозвратно.

Но я хочу мой чуткий взор склонить

К рисункам тайн, где память, словно нить.

Уводит вдаль стезями вековыми,

И будут сны до боли хороши,

Восставшие с глухого дна души,

Вечерних облаков неуловимей.

2

Вечерних облаков неуловимей

Из пропасти времен плывут мечты.

Я ворожу, я упиваюсь ими,

Жизнь отошла, и стали дни пусты,

Но те часы я назову моими,

Когда в тиши ко мне приходишь ты,

Забытый бред, с глазами огневыми,

В одежде из вечерней темноты.

И я с необъяснимою любовью

Лелею в сердце ведьм средневековья

Остроконечный головной убор,

Жилища их, где приютились совы

И в узкое окно грозит суровый

На площади готический собор.

3

На площади готический собор

Струит на плиты тень летучей мыши.

Полет луны в безумных тучах скор,

То серебрит, то омрачает крыши,

И чудится, в лицо глядят в упор

Глаза святых, таящиеся в нише.

Но что для ведьм безмолвный их укор?

Они скользнут в туман, видений тише.

Их путь далек. Он уведет туда,

Где над горой дрожащая звезда

Ресницами поникла золотыми,

Роняя в ночь алмазную слезу.

И, строгая, сама земля внизу

Стоит на страже с мертвыми святыми.

4

Стоит на страже с мертвыми святыми

Часовен и церквей гранитный лес.

Но дремлет тайна вечная над ними

В пустыне недостигнутых небес.

Вот колокол, благословленный в Риме,

Конец провозгласил последних месс,

И первыми тенями голубыми

Окутанный портал внизу исчез.

Резные скрылись в сумерках ворота

И мудрых дев померкла позолота,

А наверху вели немолчный спор,

Щетинились изогнутые спины…

О чем рыдает этот вой звериный?

Что говорит химер тревожный взор?

5

Что говорит химер тревожный взор?

Какая боль в нем судорожно бьется?

О, вырваться, умчаться на простор!

Пусть их полетом воздух содрогнется,

Заблещет свет, вставая из-за гор,

И на луга пустынные прольется…

Тогда победно взвоет вольный хор

И пасть горгоны Богу улыбнется.

Но улететь из плена им нельзя:

Собор сковал и сторожит, грозя

Святителями древними своими…

Последний стон умолк, и в тишине

Неясный шорох смутно слышен мне:

Чье шепчут камни призрачное имя?

6

Чье шепчут камни призрачное имя?

Каких шагов на плитах слабый след?

Не здесь ли переулками глухими

Прошел дозор, прицелив арбалет,

И в домике с решетками резными

Испуганно погас дрожащий свет…

Острее, память! Звуками ночными

Пьяна душа сквозь дым умерших лет.

Ведь этот миг недавний. Он вчерашний.

Когда ударил колокол на башне, –

На двери лег грохочущий затвор.

Жаровня… Тени… Голос заклинаний…

Скорей, ко мне, толпа воспоминаний! –

И вот, в мечте – нежданный метеор.

7

И вот в мечте нежданный метеор:

Нет никого на площади безлюдной,

Закрыты ставни, спит зеленый двор…

Подходит миг торжественный и чудный.

Так во дворец крадется хищный вор,

Прислушиваясь к ночи беспробудной…

Насторожилась ведьма (до сих пор

Не чужд мне взгляд, от счастья – изумрудный).

Но эта площадь! Старый этот дом!

Мне каждый камень горестно знаком,

Как милый лик с морщинами родными.

Сюда вела суровая судьба.

И много раз у черного столба

Сверкнул костер в волнующемся дыме.

8

Сверкнул костер в волнующемся дыме,

И едко пахнет горькая смола.

Вот туча в небе медленно прошла,

Заплакала слезами дождевыми.

Но женщина горит! Она светла,

С губами красными, еще живыми,

И боль ее всегда моей была,

И чем старей, тем будет нестерпимей.

Вокруг костра монахи грустно пели,

И королевский паж, бродя без цели,

Влачил свой плащ лазоревый в пыли.

А над костром, заломленные в муке.

Горя, чернели связанные руки.

И я узнала: здесь меня сожгли.

9

И я узнала: здесь меня сожгли

За то, что я всю жизнь была крылата,

Читать умела письмена земли.

Из мудрых трав варила ароматы.

Чтоб мой полет увидеть не могли.

Качал туман серебряные латы,

И бережно стерег меня вдали

Петух зари, взывающий трикраты.

Доверчиво ко мне ласкались звери.

Мои ковром завешенные двери

С бубенчиками жабы стерегли,

И старый филин плакал от обиды,

Когда меня под пенье панихиды,

Вдоль серых улиц, в рубище влекли.

10

Вдоль серых улиц, в рубище, влекли

На смех толпе и женщинам в острастку.

За мной козлов и карликов вели,

И прыгал шут, надев свиную маску.

У пристани теснились корабли,

И пальцы мачт чертили в небе сказку:

Они гостей заморских привезли

Смотреть на суд и страшную развязку.

Я палача заметила едва.

В его руке – улики колдовства:

Мой амулет и корешок алоэ.

Он над толпой угрюмо их простер

И положил на вспыхнувший костер

С веретеном и черною метлою.

11

С веретеном и черною метлою

Расстаться до конца не суждено.