Ночная смена - [11]

«История осады Лиссабона» – идеальная притча не только о цене слова, одного-единственного слова, но и о соблазне власти. Мы привыкли читать истории о власти текста над человеком, о том, как книги вторгаются в жизнь людей и меняют ее. У Сарамаго все наоборот – он пишет роман о том, как человек меняет книгу, о том, как беспомощен текст – и сама История – в руках человека, вооруженного пером. В романе прекрасно отражена не только работа над чужой рукописью, но и момент, когда внутренний мистер Хайд шепчет на ухо: «Давай, сделай это, исправь, исправь, исправь, ты лучше знаешь, ты умнее автора!»

IV. Исправленному верить

Спустя пару лет после Кристиана Эйда я ввязался в очередную авантюру: мы с Сергеем Карповым согласились перевести для издательства «Бесконечную шутку» Уоллеса. Мы оба были непрофессионалы, поэтому, конечно, плохо представляли, что нас ждет, мы просто любили его тексты. Я помню, как однажды вечером получил от Сергея очередной файл с правками. Файл был разбит на два столбика: слева оригинал, справа перевод, а по краям на полях – комментарии и предложения правок. Я правил текст и боролся с раздражением – каждое слово было не на своем месте, каждое слово не до конца передавало смысл оригинального текста. Между оригиналом и переводом всегда был зазор, который я никак не мог закрыть, и я совершенно не знал, как с этим бороться, и если и боролся с чем-то, то в основном с желанием все бросить к чертям. А потом вдруг подумал, что этот формат – два столбика и комментарии на полях – я мог бы превратить в роман. То есть буквально написать двуязычный текст, который ближе к середине вдруг сломался бы из-за того, что переводчик запустил внутрь «чучело мыши» – совсем как я, когда переводил Митчелла. Мне нравилась эта идея – об ответственности переводчика, о том, как одна неверно понятая реплика может обрушить целый роман, изменить его до неузнаваемости.

Примерно тогда же я читал книгу о Викторе Шкловском и обнаружил там очередную историю про «чучело мыши»: «В “Сборнике по теории поэтического языка” [была целая глава] об эротическом остранении в литературе. Материал для научного труда действительно был настолько неожиданный, что даже прекрасный переводчик и филолог Юрий Штридтер выражение “стала раком” перевел на немецкий как “wurde ein Krebs” – “превратилась в рака”, дополняя порнографическую сказку кафкианским превращением»[9].

Я так и представлял себе свой роман: в одном столбике – секс, во втором – боди-хоррор с клешнями и панцирем.

Как и многие другие идеи, эта жила где-то внутри. Иногда я доставал ее и вертел в воображении, но приступать не спешил. Я начал усложнять ее: подумал, что было бы классно между главами вставлять интермедии с письмами переводчика автору – или лучше редактору издательства! Из писем было бы ясно, что переводчик невысокого мнения об авторе и начинает исправлять «косяки оригинала» – ну, или то, что он считает косяками. А еще – бросается адаптировать текст под современные реалии. В итоге текст, который изначально выглядел бы более-менее прилично, ближе к концу полностью утрачивал бы всякую связь с оригиналом.

Звучит безумно, но на самом деле подобные истории не то чтобы редкость. В 2014 году, например, выяснилось, что исландский перевод «Дракулы» Брема Стокера имеет мало общего с английским оригиналом. Исландский переводчик фактически не перевел, а пересказал историю о графе на свой лад, и на протяжении сотни лет исландские читатели даже не подозревали, что читают другую книгу.

В 2016 году скандал разразился вокруг романа корейской писательницы Хан Ган «Вегетарианка». Книга получила международного Букера, что вызвало в Южной Корее легкое недоумение, потому что на родине книга за десять лет так и не обрела славы – а тут сразу международный Букер. Когда сравнили оригинал с переводом, оказалось, что тексты очень сильно отличаются – и языком, и тоном. Фактически это были разные книги.

И таких случаев в истории перевода – десятки, если не сотни.

Я уж молчу про Александра Волкова, советского педагога и математика, который в 1930-е, дабы подтянуть английский, решил перевести «Волшебника страны OZ» Фрэнка Баума, а в итоге навертел поверх оригинального текста своих собственных фантазий и издал под своим именем.

Стоп, погодите-ка…

Вот же оно!

Почему никто еще не написал «Историю осады OZ»? Историю о том, как советский автор берется за перевод сказки и где-то в середине поддается соблазну власти, забивает на оригинал и угоняет чужой текст? Это же просто золотая жила. Особенно учитывая, что история создания оригинальной сказки сама по себе тянет на отдельную книгу.

V. Начнем сначала

Лайман[10] Фрэнк Баум родился 15 мая 1856 года в семье банкира/инвестора. Ребенком он был творческим и, говорят, в четырнадцать убедил отца купить ему печатный станок и вместе с младшим братом начал выпускать собственную ежемесячную газету. Чем он только не занимался в жизни: играл в театре, в опере, писал пьесы, статьи в газеты, торговал хрусталем, технической смазкой, шерстью и даже гамбургскими курами.

С деньгами, даром что сын банкира, у Баума было не очень – сразу два финансовых кризиса больно ударили по семейному бизнесу, а тяжелая травма отца после падения с лошади только усугубила положение – патриарх больше не мог управлять делами, и от былого состояния почти ничего не осталось. Поэтому, чтобы прокормить детей, в 1881 году Л. Фрэнк Баум устраивается коммивояжером в компанию «Питкин и Брукс» и колесит по стране, проводя целые недели и месяцы в командировках. Возвращаясь домой, он все свободное время посвящал детям – рассказывал им сказки. Здесь-то и начал проявляться его талант – он был так хорош в импровизациях, что мог на ходу сочинять сюжеты, героев и удивительные приключения. Однажды жена, Мод, дослушав очередную его импровизацию, предложила ему записать свои истории – ведь из них может получиться неплохая книжка.