Ночная радуга - [8]

Харальд вынес воды. Ефрейтор, принимая кружку, посмотрел в глаза. Харальд жалко улыбнулся в ответ, стараясь изобразить готовность к услугам. Ефрейтор напился, сказал:

— Данке шён.

Харальду показалось, что ефрейтор посмотрел на него на грани догадки, и от этого у старого рыбака похолодела спина.

Харальд принес воды солдатам и Людвигсену. Они напились, присели посреди двора и закурили. Харальд стоял перед ними, и, понимая, что своим видом сам себя выдает, все равно ничего не мог поделать с собою и продолжал стоять и, не владея лицом, жалко и испуганно улыбался.

— Что с вами сегодня? — спросил Людвигсен.

— Голова кружится, — чужим голосом ответил Харальд, а сам посмотрел на ефрейтора.

В одной руке на отлете ефрейтор держал сигарету, другая расслабленно покоилась на автомате. Лицо его было отсутствующим, но в глазах билась какая-то настойчивая мысль. И хотя смотрел он мимо Харальда, старому рыбаку все равно казалось, что ефрейтор думает о нем, до чего-то хочет докопаться, и оттого, что немец думает о нем и вот-вот может нащупать то, чего так боится Харальд, у Харальда кружилась голова и предательски дрожали ноги. Понимая, что надо как-то отвлечь внимание, Харальд вдруг стал говорить, как болят у него ноги, как он не может ходить, что пришла уже старость и порой не знаешь, куда себя деть.

Людвигсен слушал, недоуменно хлопал пепельными ресницами, а ефрейтор все так же вприщурку и будто отсутствующе глядел на фиорд и не торопясь курил. Солдаты над чем-то беззаботно ржали.

Харальд смотрел на окованные солдатские сапоги с короткими твердыми голенищами и думал о том, как долго они носятся, крепкий товар. И эта дикая сейчас мысль о сапогах не уходила, торчала занозой в сознании, и он прятался за нее, боясь подумать, что будет, если немцы вздумают войти в дом.

Наконец они засобирались.

— Прочесываем местность, — сказал Людвигсен, пытливо заглядывая старику в глаза. — Вчера господин ефрейтор сам лично убил русского, а сегодня пришли — его нет. Или утащили, или ожил и куда-то уполз. Узнаете что — сообщите.

Харальд одеревенело кивнул.

Когда они ушли, Харальд почувствовал, что ноги больше не держат, и бессильно опустился на землю. Долго сидел, вперив бездумный взгляд в землю. Пережитый страх и унижение оглушили. День был как кошмарный сон, и Харальд придавленно опустил плечи.

Наконец он собрался с силами и поднялся на слабые, подвертывающиеся ноги. Что же делать? Оставлять русского в доме больше нельзя. Вспомнились прищуренные глаза ефрейтора. И вдруг его осенило. Русского надо укрыть в сарае, который стоит в стороне от усадьбы, в соснах. Там в углу, под старыми сетями и парусом, он его и укроет. Там его не найдут. А если и найдут, то Харальд ничего не знает. Сарай на отшибе, русский и сам мог заползти.

Сосны вонзили вершины в бледную твердь неба. Разлапистые ветви надежно укрывали сарай от постороннего взгляда, зато из окна самого сарая хорошо обозревался весь двор и дорога в поселок. От стволов источался здоровый смоляной дух, кора истекала желтовато-коричневой слезой, которую Альма собирала для обмазки пробок бутылей с консервированной ягодой. По утрам в ветвях стоял птичий гам. Харальд любил после дневных забот посидеть здесь, покурить трубку, глядя на безмятежную гладь фиорда. Посидеть вдали от сутолоки поселка, от надоедливых соседей, в тишине и покое. Нет, все же удачно они с Ингер выбрали тогда место!

В углу сарая, где лежала вверх дном старая лодка и валялись сети, Харальд и устроил лежанку для русского. Он приподнял лодку на подпорки, завесил ее сетями и забросал старым хламом. Никому и в голову не придет, что под лодкой лежит человек.

Харальд вышел, огляделся. Тихо, пустынно. По глянцевой глади фиорда шел немецкий военный катер.

Харальд вернулся в дом и первым делом приложился к фляжке. Отхлебнув большой глоток, почувствовал, как покатилась огненная влага в желудок, полегчало на душе. Перевел дыхание, подумал: «Слава богу, кажется, пронесло с этими немцами!»

Харальд спрятал фляжку, подошел к топчану, снял с русского брезент. Юноша лежал без движения, с восковым лицом. Умер! Харальд испуганно схватил его за руку и облегченно вздохнул: рука была теплой.

К вечеру, когда пришла Альма, Харальд был пьян. Для поддержания духа он все прикладывался и прикладывался к фляжке, пока в ней изрядно не поубавилось.

По тревожно блестевшим глазам дочери Харальд догадался, что ее волнует.

— Жив, жив, — успокоил он и безмятежно улыбнулся.

— Немцы прочесывают местность. Город оцеплен, проверяют всех мужчин, — сказала Альма.

— И здесь они были, — беспечно махнул рукой Харальд. — Людвигсен сказал им, что я отец погибшего на фронте солдата, и они не стали смотреть в доме, — с хвастливой ноткой закончил он.

Альма побледнела и странно взглянула на отца.

— Ты бы еще сказал ему спасибо за Эдварда.

— Как это? — не понял Харальд.

— Если бы он не отправил Эдварда на фронт, его бы не убили, — со сдержанным вызовом сказала Альма. — И сейчас нечем было бы защищать тебя.

Слова дочери ударили прямо в сердце. Старый рыбак вздрагивающими пальцами то расстегивал, то застегивал пуговицы куртки и не находил ответа. Сразу прошел хмель.