Ночь в Кэмп Дэвиде - [19]

Не раздумывая, Маквейг потянулся к своему личному телефону, не связанному с коммутаторной станцией Капитолия, и набрал номер национального комитета демократической партии.

— Попросите, пожалуйста, миссис Красицкую.

Она ответила своим обычным грудным голосом, и он словно ощутил прикосновение атласа к коже.

— Приёмная мистера Донована.

— Рита, это я. Что ты думаешь делать сегодня вечером?

Наступило молчание. Слышно было только звяканье тонких золотых браслетов у неё на запястье.

— Я зайду к тебе после работы. Принесу с собой чего-нибудь перекусить.

В ответ она заговорила очень тихо, и он догадался, что Рита повернулась спиной к кому-то в приёмной.

— Ведь мы же решили, что с этим всё покончено!

Было слышно, как она тяжело и прерывисто дышит.

— Ведь рана ещё совсем свежая, Джим, она не затянулась.

— Это всего лишь царапина, детка, — утешил он. — Мы быстро её залечим. Я знаю хорошее средство.

— Джим, прошу тебя. Ты хочешь, чтобы мне потом опять было больно?

— Ты мне нужна, Рита!

— Это что, необходимость или желание?

— А какая разница?

— Очень большая. — Она продолжала говорить шёпотом. — Не будь жестоким, Джим!

— Но я вовсе не жесток. Я добрый, ведь ты сама мне в этом призналась.

— Милый, я так хочу тебя видеть!

— Значит, решено, в половине седьмого?

— Нет, давай лучше в семь. Денёк тут у нас выдался сегодня — ой-ой.

— Есть. Коктейли будут поданы ровно в семь. До скорой встречи!

— До вечера, милый!

Повесив трубку, он почувствовал, что не испытывает привычного напряжённого ожидания, которое всегда возникало в нём в предвкушении встречи. Наоборот, он ощущал какую-то подавленность. Она сказала, что ей больно! Он вдруг подумал, что в воскресенье нисколько не щадил её. Он просто сбежал по ступенькам, почти не думая о том, что оставляет позади, и всю обратную дорогу в Маклин мысли его были сосредоточены только на вице-президентстве, на своей собственной персоне и на том, как хорошо, что между ним и Ритой всё кончено. А теперь он снова вернётся в Джорджтаун и вонзит нож в женщину, которая согласилась расстаться без слова упрёка.

Резко задребезжал звонок — в Сенате начиналось очередное заседание. Маквейг заглянул в настольный календарь, чтобы узнать, какой вопрос будет сегодня обсуждаться. Оказалось — законопроект об ассигнованиях на строительство государственных зданий в некоторых штатах. Ему надо было находиться на своём месте в сенатской комиссии. Он нажал кнопку звонка и стал дожидаться появления своего секретаря, Роджера Карлсона.

Карлсон, громадного роста молодой человек с волосами цвета спелой пшеницы, бывший нападающий баскетбольной команды университета штата Айова, вошёл в кабинет, держа в руках толстую папку.

— Большая часть этой белиберды касается строительства в Дэйвенпорте, — сказал он, — но тут вы найдёте материалы по остальным проектам.

Карлсон передал сенатору папку и остался стоять перед ним, упираясь своими большими ладонями в край письменного стола. Карлсон явился без пиджака, в одной рубашке, галстук под расстёгнутым воротом сбился набок. Три года жизни в Вашингтоне сделали своё — Карлсон разжирел.

— Держу пари, вы тоже в этом списке, Джим! Правильно? — Он посмотрел на Маквейга, стараясь прочитать в его взгляде подтверждение. Карлсон был без ума от политических интриг, и если его не информировали о каком-нибудь событии, считал это личным оскорблением.

— Как вы до этого додумались, Флип? — Сенатору нравился его секретарь, его всегда забавлял жар, с которым тот играл в игру, называемую политикой. Иногда Джиму приходила в голову забавная мысль: если бы они с Карлсоном поменялись ролями, толку было бы больше. Сенатор давно подозревал, что та же мысль приходила в голову и Карлсону.

— Методом исключения, Джим. Может, хотите пари?

— Нет, уж лучше не надо. Доказать всё равно ничего нельзя. Когда Марк объявит о своём выборе, мы всё равно не узнаем, кто были остальные шестеро.

— Как хотите. А то могу поставить своп десять долларов против ваших тридцати.

— Чтобы я поставил тридцать монет против самого себя? Нет, увольте, Флип, у меня есть заботы поважнее. А теперь убирайте-ка со стола свои окорока и дайте мне пройти. Я иду на заседание.

Карлсон открыл перед ним дверь и, уже стоя на пороге, спросил:

— Признайтесь, Джим, вас ведь тоже немного покусывает?

— Угадали, немного покусывает, но, к сожалению, не так сильно, как вас.

Он спустился вниз, сел в вагончик метро, соединяющего здание сената с Капитолием. Войдя в здание Капитолия, он направился к лифту с надписью «Только для сенаторов», поднялся до этажа, где происходило заседание, и уселся в заднем ряду демократической фракции за столом красного дерева. Неподалёку лидеры обеих партий пререкались но поводу какого-то неясного процедурного пункта. Они стояли друг против друга с выражением вежливой непреклонности и говорили такими слабыми голосами, словно проспорили относительно этого пункта всю ночь, но, впрочем, готовы продолжать спор сколько угодно, пока не рассеется туман неясности. Джим поднёс ко рту руку и украдкой зевнул. Парламентская рутина давно уже надоела ему до смерти. Наверное, он так никогда и не привыкнет к ней. Из-за незнания парламентского устава он уже умудрился проиграть несколько стычек, после чего стал приводить с собой Флипа Карлсона и сажать его рядом на тот случай, если парламентская путаница станет угрожать его редким законодательным дерзаниям. Карлсон знал парламентский устав назубок, как мальчишки знают всех игроков сборной по хоккею.