Ночь умирает с рассветом - [30]

Думы Василия перебили Антонида и Луша — пришли веселые, разговорчивые. Не прогонишь, хоть и охота побыть одному. Еды притащили, в избе прибрались. Лушка похвалилась, что скоро отец вернется, у нее отец главный советчик в деревне... Для Василия не велика радость, что Егор Васин приходит домой. Спросил у Антониды про ее отца — она засмеялась, не захотела разговаривать.

— Побежим на озеро! — озорно крикнула она Луше. — Там народу полно!

Только девки с шумом выкатились за ворота, к Василию подошел коренастый мужик с черной бородкой, присел на завалинку, спросил:

— Ну, как здоровье?

— Слава богу, — осторожно ответил Василий, разглядывая мужика.

— Бог-то бог да сам не будь плох, — усмехнулся бородатый.

— Все под ним ходим... Под божьей десницей.

Бородатый сердито махнул рукой.

— Ладно это... Не на клиросе стоишь. После сыпняка жрать сильно хочется, приходи к нам обедать.

Василий удивленно поднял глаза, хотел спросить мужика, кто он такой. Бородатый, видать, догадался, сказал с густым хохотком:

— Я здешний священник Амвросий. Родитель Антониды.

— Беда, — всплеснул руками Василий. — А я и не знал. Не сподобился лицезреть...

— Ты почему так странно разговариваешь? Потешаешься над моим саном, что ли?

— Что вы, — испугался Василий, — как можно, батюшка! С детства приучен к почитанию. Тятенькой, маменькой... Тверд в вере христианской.

Амвросий посидел молча, спросил:

— Как жить думаешь? Хлеба не посеял и жать не придется... Какие у тебя соображения?

Василий вздохнул:

— Все раньше было — семья, хозяйство, достаток. Теперь ничего нету... Жена померла, дочка в приюте. Один култыхаюсь на божьем свете. Не знаю, как быть. И сир, и наг...

— Надо зацепку иметь для жизни.

Амвросий поднялся.

— Приходи, одним словом. Антонида тебя доведет.

Разговор со священником вызвал у Василия новые размышления, уже не столь отчаянные, как недавно. «Ничего, — сказал он себе. — Проживу, все наладится. Ознакомлюсь с хорошими людьми, не дадут пропасть».

Антонида повела Василия домой, как наказывал отец. По дороге Василий осторожно спросил:

— Антонидушка, у меня, поди, горячка была?

— Ну да... Высокая температура.

— Беда, девка. — Василий покачал головой. — Метался?

— Я теплым укрывала. Лукерья тоже, Фрося.

— Потемнение находило. Однако, всякую чушь городил.

— Какого-то Спиридона вспоминали.

— Спирю, царство ему небесное... А еще чего говорил?

— Не знаю. Не разборчиво так, да и я не вслушивалась.

— Да... Чуток будто помню, золото какое-то блазнилось.

— Ну про золото не слышала. — Они подошли к поповскому дому. Антонида отворила калитку. — Вот и пришли.

<Часть текста отсутствует. В электронной версии журнала в этом месте не было двух страниц>

Скоро вскипел самовар, Лукерья нарезала хлеба, поставила на стол масло, вареное мясо. Разлила чай по белым фаянсовым стаканам.

Цырен поглядел на Лушины приготовления, погладил рукой свою стриженую голову, спросил:

— Вы своим бородатым богам какие жертвы приносите?

— Как это? — не поняла Луша.

— У нас, когда дорогие гости приедут, когда радость бывает, богам угощение делают. Аракушкой маленько балуют, в очаг жирный кусочек бросают.

Луша растерялась.

— Нету у меня... Самогонку дядя Лука гонит, задаром не даст... В печку можно кусочек чего-нибудь, если хотите...

— Я о богах-то не сильно думаю, — рассмеялся Цырен. — С дороги самому хорошо бы...

Он что-то сказал по-бурятски дочке, та выбежала во двор, вернулась с большим берестяным туеском.

— Свата нет, жалко, — проговорил Цырен, разливая по чашкам молочную водку. — Познакомиться, бурятской араки выпить, о важных делах поговорить.

Он обмакнул в вино палец, брызнул на все стороны, сказал «мэндэ» — пожелал всем здоровья. Только хотел выпить, на улице послышался топот, ржание, кто-то круто осадил коня у ворот, нетерпеливо загремел кольцом у калитки.

— Открывай, дочка, привечай отца!

— Тятенька! — вне себя от радости закричала Луша, со всех ног бросилась из избы. Все вышли на крыльцо.

Егор Васин въехал во двор верхом. Лихо соскочил с коня, Луша кинулась отцу на шею. Расцеловав дочку, он передал ей коня, велел расседлать, увидел гостей, гулко крикнул:

— Сайн байна, сватушки!

— Здравствуй, — по-русски степенно ответил Цырен. — Здравствуй, сват.

Зашли в избу, Луша засуетилась у печки, Должид помогла принести дров.

— Умаялся, тятенька, с дороги... — торопливо говорила Луша, гремя чугунами. — Живой, здоровый... Димка-то как, родной мой?.. Господи... Братишки как? Насовсем возвернулся, тятенька? Не раненый?

— Не, не раненый. Отпустили для укрепления новой власти в деревне. Во как! — Егор рассмеялся.

— Не мне, сват, а тебе на северную сторону надо, — усаживал Егора за стол Цырен. — Самое почетное место, у бурят называется хоймор... Выпьем араки, степенного угощения, скажем мэндэ — пожелаем здоровья нашим красным солдатам... Большой разговор после поведем, сейчас полная изба народу будет, весь твой русский улус сбежится.

— Верно, сват, погляди в окошко, уже идут... Наши вояки в добром здравии. Дима, Дамдин, значит, пулеметчиком теперь. Раньше на коне был, с шашкой, а теперь пулеметчиком. Всем вам кланяется до самой земли. — Егор поднял чашку.