Ночь Патриарха - [90]

Сделав мне ещё один обезболивающий укол, врач повёл меня в смежную с кабинетом комнату — процедурную. Но посадить меня там было некуда: обтянутая коричневой клеёнкой кушетка была вся в белых пятнах, очевидно, оставшихся от процедуры гипсования предыдущего страдальца.

На зов врача пришла сестра, проворно обтёрла кушетку, на которую усадили меня. (К слову сказать, дома обнаружилось, что мой зад всё-таки оказался в белых пятнах, и брюки пришлось отправить в стирку.)

Болезненный процесс вправления плеча заключался в том, что врач под аккомпанемент моих охов и стонов медленно тянул мою руку на себя. Это продолжалось несколько минут, которые мне показались бесконечными. В последний момент к нам подошёл другой молодой и не менее симпатичный врач — он слегка ударил руку в область локтя снизу, я вскрикнула, в моём плече что-то хрустнуло, и, очевидно, головка сустава заняла, наконец, своё место.

Мою руку подвесили к шее, для чего использовали Кирину косынку, и меня опять отправили на рентген. Он показал, что на данном этапе у меня с плечом всё в порядке.

Пока врач выписывал справку и рецепт на обезболивающие таблетки, я спросила, сколько я должна заплатить травмапункту за оказанную помощь.

— Вы нам ничего не должны, эти услуги мы оказываем населению бесплатно, — с достоинством и даже с какой-то гордостью ответил молодой хирург.

Просто чудеса в решете!

Тогда я заявила: кроме того, что немножечко шью и вяжу, я ещё немножечко пишу книги, а поэтому готова подарить ему своё последнее произведение «Балкон», экземпляр которого у меня случайно оказался с собой. Молодой врач очень обрадовался, сказал, что он заядлый книгочей, и потребовал, чтобы я свой подарок непременно подписала.

Я — ярко выраженная правша, и левой рукой ничего делать не умею, поэтому процесс подписания книги травмированной правой рукой вылился для меня в довольно болезненную процедуру. Надпись получилась невероятно корявой. Я извинилась за это, но врач сказал, что это даже забавно, поскольку подчёркивает особенность момента.

Какой молодец! Мало того, что умён, красив и хороший специалист, так ещё и обладает чувством юмора. Как жаль, что во времена моей молодости такие ребята, как он, почему-то не попадались мне на жизненном пути…

Пока ждали 10 минут заказанное в регистратуре такси, мы имели возможность убедиться, какой контраст по сравнению с милыми интеллигентными врачами, составляют работающие в регистратуре тётки — наглые, грубые, горластые.

Утром примчались мои подруги Эммочка и Инна. Первое, что сделала Эмма, это зашвырнула злополучный вьетнамский мат в кладовку. Осмотрев мой левый бок, подруга заявила, что боли происходят оттого, что, очевидно, сломано хрупкое нижнее ребро. В этом ничего страшного нет — оно постепенно заживёт, но этот процесс длительный и болезненный.

На правую руку, вместо косынки, мне одели привезенный Инной бандаж, который сохранился у неё с тех пор, как она два года назад в гололёд упала на улице и сломала руку. Чтобы уменьшить боль, грудную клетку туго стянули старой Кириной скатёркой и закрепили в качестве корсажа большими английскими булавками.

Состояние у меня было настолько плохим, что я, как предполагала раньше, ехать на выставку не могла. Теперь главной мечтой стало, как можно скорее, добраться до моей милой предсказуемой Германии, где всё так ясно и понятно, и оказаться в своей обжитой любимой квартире.

Эмма позвонила в аэропорт и узнала, что для таких, как я, у них организована специальная медицинская служба.

Когда мы во вторник утром на такси приехали с Кирой в «Шереметьево-1», нас направили сразу же в медпункт. Женщина-врач, посмотрев мои справки, сказала:

— Вы наш клиент. Пока что посидите, подождите.

Вместе с Кирой, прихватив мои документы, чемодан и билет, они ушли. Через 20 минут они вернулись, и подруга протянула мне паспорт, зарегистрированный билет и посадочный талон.

Всё прошло хорошо, а я нервничала, поскольку у меня в чемодане было два блока сигарет с ментолом, которые я везла в подарок своим друзьям. А по таможенным правилам разрешается провозить только один блок.

Наконец, объявили посадку, и за мной пришёл здоровенный парень в синей форме, который должен был меня в специальном кресле-каталке отвезти к самолёту.

На прощанье, я поблагодарила врача, которая предупредила, чтобы я ничего не подписывала, пока меня ни посадят непосредственно в самолёт. Из перепалки между ней и моим сопровождающим я поняла, что это — два враждующих между собой подведомства, интересы которых расходятся. Мы попрощались с Кирой, и я, как королева, покатила в моём кресле через весь аэровокзал.

Когда мы после паспортного контроля оказались в накопителе, там, кроме нас и какой-то женщины в зеленой форме служащего аэропорта, пока никого не было.

— А самолёт-то ещё не прибыл! — раздражённо сказал мне мой сопровождающий, как будто я была виновата в том, что самолёта ещё не было.

Поставив меня в моём кресле рядом со стойкой пропуска на посадку, он со злым выражением лица уселся напротив, демонстративно показывая всем своим недовольным видом, какая я сволочь, что заставляю его терять такое драгоценное для него время. Под влиянием ненавистных взглядов своего визави у меня невольно стал образовываться стойкий комплекс вины перед ним. «Может быть, чёрт с ним… Подпишу я ему эту проклятую бумажку, и пусть он катится по своим важным делам», — подумала я.