Ночь Патриарха - [81]

Поэтому я была удивлена, когда на следующий день Юра подошёл ко мне с претензией, что я его подвела, сказав ребятам, что он плохо отвечал на экзамене. Миша Гаврилов заявил ему, что это не достойно партийца. На это я Юре ответила:

— Пошли Мишку подальше. Преподаватель тебе за ответ поставил пятёрку, а что думает об этом какая-то Эра Косачевская, это её частное мнение и никого не касается. Может быть, я вообще ничего не понимаю в истории нашей партии.

— Пожалуй, ты права, — ответил задумчиво Юра.

Но самое интересное, это та метаморфоза, которая со временем произошла с нашим самым праведным партийцем Мишей Гавриловым. После окончания института, его, как и всех нас, распределили в один из проектных институтов. Но Миша серьёзно занялся живописью, ушёл из проектного института и, чтобы власти не обвинили его в тунеядстве (как например, поэта Бродского), стал преподавать рисунок в близ расположенной школе. Эта деятельность оплачивалась скудно, но избавляла Мишу от преследования властей, поскольку Миша, фронтовик-партиец, стал художником-авангардистом, носителем «враждебной буржуазной идеологии», что в те времена приравнивалось чуть ли ни к измене родине.

Жил Миша со старенькой мамой в Замоскворецких Кадашах напротив Болотной площади, где когда-то был казнён Стенька Разин. В их доме 18 века — огромной «коммуналке» не было горячей воды, а туалеты вокзального типа располагались в коридоре — один на весь длинный этаж. Городские пейзажи старого Замоскворечья давали Мише нимало сюжетов для вдохновения, он стал очень интересным, самобытным художником. Со временем работы Миши были замечены иностранцами, которые охотно приобретали его акварели и графику.

Наша дружная группа после окончания института более 30 лет традиционно встречалась в последнюю субботу октября. Мы созванивались: обычно встречи происходили в ресторане Дома архитекторов или других ресторанах, но позже, когда большинство наших ребят решили для себя «квартирный вопрос», — чаще всего у кого-либо из сокурсников на дому. Это было дешевле, а главное, давало возможность полнее расслабиться.

Как-то раз, когда у Миши Гаврилова сложилось какое-то уж очень тяжёлоё материальное положение, сердобольная Галя устроила так, что на одной из наших встреч был организован аукцион его работ. В моей квартире в Германии сейчас висят его пастель «Ваза с еловыми ветками», а также выполненные — чёрным соусом рисунок «Тбилиси», а коричневым — портрет Бальзака.

А около года назад позвонила Галя. Оказалось, она — в Германии и привезла мне в подарок от Миши Гаврилова каталог его персональной выставки в Доме архитекторов. На первой странице была очень тёплая трогательная надпись. Она стала прощальной, поскольку сразу же после выставки Миша умер.

Постепенно к концу пятого курса я догнала моих соучеников, и за дипломный проект — здание Рижского вокзала в Москве — даже получила пятёрку.

Проработав после распределения несколько лет в проектном институте «Гипроздрав», я поступила в аспирантуру, защитила диссертацию и получила степень «кандидата архитектуры».

Много лет мы не теряли связи друг с другом и по-прежнему, собираясь каждую последнюю субботу октября, часто приглашали на эти встречи наших преподавателей, делились успехами, приносили с собой снимки выполненных нами проектов и построенных зданий, а впоследствии — фотографии детей и даже внуков.

Но, как сказал поэт, «редеет круг друзей»: всё больше наших бывших студентов уходит из жизни. И сейчас, когда я звоню своим сокурсникам, то первый обмен информацией о том, кто ещё жив и кого мы уже никогда не увидим на наших традиционных встречах.

Квартирный вопрос

Я не знаю, будет ли эта тема интересна читателю, но она особенно точно характеризует время, в котором жило наше поколение.

В России «квартирный вопрос», как отмечал ещё наш классик Булгаков, традиционно во все времена решался непросто. На пятом курсе я вышла замуж за Бориса, который учился курсом старше. Мы оба не были москвичами, и когда поженились, то, не выписываясь из общежития, сняли комнату в «коммуналке». Борис был из Днепропетровска, я — из Канска, уезжать из столицы в провинцию нам не хотелось.

Мой муж был одним из любимых учеников известного зодчего Алексея Николаевича Душкина — автора очень красивых станций метро «Маяковская» и «Дворец Советов» (сейчас станция «Кропоткинская»), высотного здания на Садовом кольце у Красных ворот, железнодорожных вокзалов в Симферополе и Сочи, а также других известных объектов. В то время Душкин занимал должность Главного архитектора института «Метропроект» и очень хотел, чтобы после окончания института Боря работал у него. Но в то время существовали правила: чтобы работать в Москве, нужно было иметь столичную прописку, а чтобы прописаться, нужно было иметь работу в Москве. Получался замкнутый круг.

И тогда бывалые люди научили нас, как его преодолеть. Ещё будучи студентом шестого курса, Боря выписался из общежития и прописался на год в квартире моей тёти — папиной сестры Раисы Михайловны, вышедшей тогда уже на пенсию и жившей на Ново-Песчаной улице. Таким образом, ко времени распределения и устройства на работу у Бориса ещё действовала годичная прописка, а когда она закончилась, он уже официально работал в институте «Метропроект» и мог законно продлить прописку ещё на год.