Ночь на площади искусств - [37]

— К сожалению, майора Ризенкампфа сейчас нет. Он на задании.

— Мы можем подождать.

— Он долго будет на задании.

— Мы можем подождать несколько дней. Разумеется, если здесь создадут необходимые условия: кормить меня и птицу. Только прошу учесть: я убежденный вегетарианец. А для пеликана — корм специфический, желательно витаминизированный. Кроме того, нам необходимо репетиционное помещение не менее сорока квадратных метров. Мы бы могли порепетировать новый цикл. Если не ошибаюсь, премьера у вас?

Полковник, поморщившись, подтвердил, что у него все камеры с акустическими достоинствами, но Паулю с пеликаном все же лучше репетировать на улице.

— Хорошо. Но нам нужны извинения от майора Ризеншнауцера.

— Послушайте, вы, Эдгар Шекспир Седьмой! — вышел из благодушно шутливого состояния полковник, — Сколько можно искажать благозвучную и незатейливую фамилию. Уверяю, ваш майор… м-м-м… Розенберг получит служебное взыскание, может быть, сразу два. Может, мы его даже выгоним со службы — проделок у него хватает. Вам достаточно? Но оставьте наши заботы нам, иначе я рассержусь. Несмотря на то что я страшно добр! Особенно для своей должности. И пора вам уразуметь, что полицейские камеры все-таки не приспособлены для репетиций. В них нет ни органа, ни пюпитров, ни ложи в бельэтаже. Есть лишь ватерклозет с поющими трубами. Всё!

Полковник указал всем на дверь и первым вышел из отделения. Следом сержант вывел Пауля, который успел прихватить банджо и накинуть ошейник на пеликана.

В поисках майора полковник и сержант обошли все центральные посты — Ризенкампфа никто не видел. Связались по рации с окружающими постами — тот же результат. Полковник надолго задумался, затем решил обратиться к старому испытанному методу — вызвал по рации служебную собаку. Сержант был послан домой к пропавшему — взять какую-нибудь вещицу. Вилли вернулся быстро и дал собаке понюхать носки майора. Но полицейская собака след не брала. Крутилась на месте и скулила от своего бессилия. Опять сунули ей носки под самые ноздри — никакого результата! Тогда полковник сам не побрезгал понюхать майорские носки. Побагровев, он спросил:

— Вилли, этакий болван. Какие ты носки принес?

— Да майорские же!

— Знаю, что не генеральские. Но они же свежие! Стираные! Чем они пахнут?

Сержант задумчиво понюхал один носок, другой. Так усердно втянул ноздрей, что трикотажная пятка прилипла к носу, будто к пылесосной трубке.

— Ну… пахнут… Чем-то душистым.

— Идиот! Стиральным порошком! А нужно, чтобы пахло живым майором.

Сержант повесил повинную голову.

— Я по дороге думал, как бы аккуратнее выпросить у супруги. Без паники. Опять наврал, что майор промочил ноги. Она заохала, хотела идти со мной — еле отвязался. Хотел перед уходом попросить ношеные, но она воспротивилась. Ни в коем случае! Ее муж такой аккуратный, чистоплотный, каждый день носки меняет — иногда даже дважды: перед ночным дежурством. А что, эти не подходят?

— Нет, Вилли. Даже собаке ясно, что не подходят.

Полковник дал сержанту несколько минут, тот сбегал в отделение и принес расческу майора. Ученая собака тут же взяла след и устремилась вперед. За ней двинулись группа полицейских, два кинолога-инструктора, Вилли и уважаемый полковник.

Пауль Гендель Второй в это время уже оброс своими почитателями. Он рассказывал им о своих творческих замыслах, объяснял, какие задачи у такого рода трио: человек, птица, музыкальный инструмент.

В это время совершал свой обход Мэр в сопровождении свиты и почетных гостей. Они только что побывали на площади Искусств. Слушали там концерт, теперь решили еще и прогуляться. Мэру все нравилось чрезвычайно. Он охотно отвечал на вопросы журналистов, почти не консультируясь при этом со своими тремя помощниками, которые тоже были при нем. Впрочем, все ответы сводились к одному:

— Прекрасно! Праздник идет великолепно! Я доволен!

Правда, время от времени его ставил в затруднительное положение Келлер, тот самый, что перепутал кладбище с пляжем. Он задавал самые неожиданные вопросы. Например, проходя мимо памятника трубочисту Гансу, интересовался, на каком именно чердаке двести лет назад легендарный трубочист видел последнего городского черта? О чем они говорили, существует ли стенографическая запись этой беседы? В каких мемуарах это отражено? Ни Мэр, ни его помощники точно ответить не могли и посылали любознательного туриста в библиотеку или куда подальше.

— Да что вы пристали с этим Гансом? — на миг утратил лучезарность Мэр.

— Странное ощущение у меня… — задумчиво ответил Келлер, — Город ваш вечного спокойствия, а все здесь вызывает у меня трепет. Толстые стены, высокие узкие окна, чердаки… И главное, постоянное ощущение тревоги, холодок внутри — пугающий такой холодок. И никак не могу избавиться от этого. Вот так штука, — шептал на ухо Мэру Келлер.

— Поэтому и ходите за мной?

— Может быть.

Мэр в задумчивости сжал губы:

— Послушайте, уважаемый, а вы случайно не еврей?

— Пока нет. А что?

— Евреи — восприимчивый народ. Уж очень вы мне напоминаете Эсхарда Офенгендена, саксонского еврея-мистика. Тот тоже чертей опасался.

— А вам хотелось бы, чтобы я был евреем?