Ночь на площади искусств - [39]

— Господин Матвей, где вы? — послышалось в темноте.

Кувайцев не отзывался. В конце коридора появился огонек. Клара еще раз окликнула Матвея и направилась к нему. Переплетчик наблюдал за приближением огонька и двигающейся тенью. Тень была огромной. Казалось, что стройной Кларе не может принадлежать такая чудовищная тень. Матвей пытался разглядеть, кто крадется за Кларой. Он был убежден, что она не одна. Не может быть одна. Когда женщина подошла ближе, Матвея удивил блеск ее огромных глаз. Будто лампочки с отражателями горели эти глаза. Матвей замер в нише. Клара прошла, глядя вперед, и не заметила его. Убедившись, что за ней никого нет, переплетчик все-таки негромко окликнул ее:

— Эй…

— Матвей! Господин Матвей! — обрадовалась Клара, — Слава богу! Я испугалась, что вы меня бросили!

— Клавочка, я уж ничего не соображаю, — как родной, признался ей Матвей, — А чего вы так визжали?

— Там мыши.

— Да хоть дикие кабаны.

— Мышь страшнее.

Клара подошла к Матвею и начала быстро говорить, что это не по-мужски — бросать даму в коридоре наедине с мышами. Им надо спешно идти, иначе они могут опоздать.

— Давайте лучше вернемся, — предложил Матвей, — Вот только я никак не могу открыть дверь.

В это время он прикидывал, как бы от Клары отбояриться, чтобы не ввязываться в историю. Кому верить? Все тут чужие. И дальше никакого просвета. Как это ужасно, что он не дома. Русскому человеку хорошо только дома. А тут все чужое, да еще и нежить прибавилась. Ох, сразу он почувствовал неприязнь к этому залу. И дух здесь тяжелый, подвальный.

Клара же в это время твердила, что отступать никак нельзя. Что легче всего отсидеться за толстой дверью… Кстати, господин Матвей перепутал двери, потому и не мог открыть. И это знак, что нужно все-таки спуститься в кабинет Ткаллера и с ним все обсудить…

Ткаллер же в это время расхаживал по кабинету, уговаривая самого себя смириться. Результат есть. Кого обманывать? Зачем? Спору нет, компьютер выдал истину. Если вдуматься, иного результата быть и не может. Разве он узнал что-то новое? Но судьба зала! К такому торжественному открытию публика, конечно, не готова. Каждый год открывать сезон Траурным маршем? А городские часы будут ежечасно наигрывать эту мелодию? Тут не только на концерты никто ходить не будет, а и город станут объезжать десятой дорогой. А как же туризм? Крах, крах, полнейший крах!

Что-то Клара долго не идет. Скорее всего, этот русский уперся и стоит на своем, хоть миллион ему предлагай. Нет уж, тут поправить ничего нельзя. Ткаллер погасил свет, оставив только ночник, прилег на диван. Мигом навалилась усталость, даже в сон потянуло. Стал было дремать, как в дремлющее сознание вклинился шум оваций на площади. «Резвятся, — подумал Ткаллер, — Поют. Танцуют. Живут люди согласно своим страстям, чувствам. Все правильно, все хорошо… Так и должно быть».

Вскоре площадь затихла. В этой тишине Ткаллер вновь стал погружаться в сон и вдруг услышал неподалеку от себя какой-то скрежет. Нехотя, лениво приоткрыл глаза и увидел в углу мышку. Обманутая тишиной, мышка подбежала к нотному листу, упавшему со стола. Принюхалась. Обстоятельно принюхалась — и вдруг, пискнув, не побежала, а буквально поползла в свой уголок. Ткаллеру показалось, что, едва вдохнув запах компьютерной распечатки, несчастное животное еле волочит задние лапки. Ткаллер ждал, но мышка больше не появлялась.

— Даже мыши, уж на что любители погрызть бумагу, и те шарахаются. А славно было бы, если б мыши изгрызли бы партитуры и партии в порошок… — уже во сне подумал Ткаллер и улыбнулся.

Поначалу он спал довольно спокойно, но затем начались невероятно странные видения. В непролазной тьме возник негромкий тревожный звук — будто его выдували из медного геликона вялыми губами. Постепенно гул начал разрастаться, и по мере нагнетания звука тьма рассеивалась. И вот всюду появились какие-то разрисованные хохочущие и плачущие театральные маски. Они крутились, будто в цветном калейдоскопе, и голосили:

— Внимание! Внимание! Спешите на грандиозное представление мышиного мюзик-холла от нашего гостя компьютера «Кондзё». В нашей программе оратория «От свадебного пения до погребального представления!». Спешите приобрести билеты! Интермедия повторению не подлежит!

Покричав зазывно, маски исчезли, и из серой мглы показались на удивление важные, спокойные и даже грустные кошки. В трауре — под черными вуалями, на лапках — ажурные чулочки с алыми подвязочками. Навстречу им двигались мыши в свадебных кружевах. Мыши и кошки почтительно раскланивались, будто выражая друг другу соболезнование. Когда их собралось очень много, явилась строгая пожилая дама. Сразу она подошла к Александру Т калл еру.

— Здравствуй, победитель.

Ткаллер пригляделся и остолбенел: это была графиня из детства, угостившая его огненно-горьким яблоком.

— Графиня?

— Здесь я не графиня. Я — мать этого дома. А вот мои внучата, — она указала на мышей и кошек и подала им знак. Внучата шеренгой последовали за ней.

— Алекс, ты тоже с нами, — негромко и строго распорядилась графиня.

И вот Ткаллер неспешно идет холодным коридором, замыкая эту мышино-кошачью процессию. Входят в концертный зал. Тут все вроде бы по-прежнему: сияет хрустальная люстра, на стенах портреты композиторов, блестит инкрустированный паркет. Но что-то изменилось… Кресла. Все та же великолепная бархатная обивка… Только чередуются, как клетки на шахматной доске: черное, винно-красное. Опять черное, опять бордо. Так по всем рядам, кроме последнего. Там сплошь чернота.