Ночь - царство кота - [46]

— Попович — это фамилия? — спросил один из практикантов.

— Попович — это статус, — ответил один из санитаров, — нежилец — это попович, если православный.

Поповича оперировали три бригады, в том числе и студенты, и вытащили с того света к большому удовлетворению госпитального начальства, кафедры хирургии Первого Меда, а также старшего лейтенанта КГБ Толюни, который сам, собственно говоря, Колюню из калаша и разукрасил. Впрочем, радовался Толюня не чудесному спасению человеческой души, а возможности допросить единственного оставшегося в живых свидетеля грандиозной аферы с якобы списанным вооружением. Пока Колюня смотрел навеянные наркозом несколько затянувшиеся сны, Толюня успел по уши влюбиться в молодого хирурга Надежду, и вызвался круглосуточно дежурить у постели недострелянного.

Очнулся Колюня на третий после операции день, или он только делал вид, что находился три дня в коме, воспользовавшись своими спецназовскими афганскими трюками, но в злосчастный момент, когда он открыл глаза, Надя была в комнате одна после смены бинтов.

— Ты — моя, бля буду! — услышала Надя неожиданно отчетливо произнесенные слова и, в первый момент, не поняла, откуда они.

— Слышь, коза, как звать, моя будешь, — Колюнины губы почти не двигались, он говорил, словно мумия.

Надя бросилась в корридор, где попала прямо в объятия ошалевшего от двойной радости Толюни, не знавшего, чему радоваться больше — то ли пробуждению подследственного, то ли несказанной удаче с Надей, которую Толюня успокоил, как мог, и ринулся выполнять свой служебный долг. Но несмотря на все заверения Толюни, история имела продолжение. Через какое-то время Надежда заметила за собой откровенно нахальную и неприкрытую слежку, начинавшуюся от дома и не отпускавшую на протяжении всего дня. Толюня поклялся, что ни один посетитель к Колюне не просочился, только КГБ да бурденковский персонал, и пообещал разобраться с гадами. Ни этого, ни других обещаний Толюня выполнить не успел.

На следующий день прямо с утра Надю вызвали в кабинет начальника госпиталя, где были ее завкафедрой, декан и несколько довольно старших офицеров. Из КГБ, как ей сразу же и объяснили. Очень быстро выяснилось, что Толюню нашли утром с простреленной головой, а в записной книжке Надин адрес и телефон. Беседовали очень приятно, степенно и уважительно, как Надя потом сообразила, почти как с вдовой коллеги. За всеми разговорами и расспросами она и думать не думала о своей дальнейшей судьбе, когда вошел еще один офицер и что-то шепнул старшему. Тот выслушал, не проронив ни слова, не сделав ни единого жеста, и наблюдательная Надя заметила лишь напрягшиеся скулы.

Все вышли, оставив ее одну минут на двадцать. Когда Надя попыталась пойти в туалет, ее вежливо попросили подождать несколько минут. В уборную Надя попала под бдительным двойным женским конвоем, тщательно проверившим все кабинки, раковины, шкафы и сливные бачки.

— Вы что, всюду меня сопровождать будете, и дома тоже? — раздраженно спросила Надя, но ответа не получила.

Очутившись опять в кабинете начальника Надежда почувствовала, что атмосфера изменилась радикально — институтские остались, а из КГБ были все другие, новые. И все смотрели на нее, но сразу же отводили глаза. Ну вот, доигралась, подумала она, теперь еще и в связями с мафией обвинят, да и в смерти Толюни — наверняка у него все записано было, и что Колюня трепал, да и сама не молчала.

Надю усадили, и к ней сразу подсел молодой полковник.

— Вы, Надежда, без пяти минут хирург, поэтому я скажу вам все сразу и без околичностей — утром по дороге на работу вашу мать сбила машина. Насмерть. Нам только что сообщили.

В первый момент Надя не поняла, что ей сказали — на языке вертелась заготовленная фраза, что все — чушь и Толюню она любила как родного, только не спала, а козла этого мафиозного знать не знает. Надя так и осталась сидеть с открытым ртом, не издав ни звука, чем воспользовались давешние туалетные сопроводители, запихнув рот таблетку и дав запить.

— Где? — только и смогла пробормотать.

— Рядом с работой, номера никто не заметил, да и по марке у нас неясность. Следов торможения нет, водитель не остановился — убийство почти наверняка.

— За что?

— За вас, милая девушка, я полагаю, больше поводов нет.

— Но…, — тут Надя выдала заготовленную фразу и вырубилась — то ли от нервного напряжения, то ли таблетка подействовала.

Последовавшие до посадки в самолет события Надя помнила смутно, наверно сказывались таблетки, какими ее пользовали сопровождавшие повсюду лица. Отец давно где-то затерялся, а в КГБ, узнав, что бабка была еврейкой, предложили немедленно исчезнуть в Израиль, а потом в любую страну по выбору. Надежду Петровну Тимофееву снабдили документами на имя Елены Пинхасовны Блюминой, что было на четверть правдой, и дипломом хирургической сестры с опытом работы в Бурденко, что получило немедленное и безоговорочное признание в Израиле и в «Рамбаме».

14

— Чемоданы кто укладывал?

— А что, плохо уложены? — Катерина изобразила искреннее недоумение.

Девица из службы безопасности запнулась и внимательно на нее посмотрела. Катерина демонстративно оглядела свои потрепанные чемоданы. Девица принялась демонстративно листать катеринин паспорт.