Ночь - царство кота - [45]

Одежда — чужая. Невозможно надеть даже секунду ношеное белье.

Из-под закрытой двери в сестринскую раздевалку проникает запах кофе, того самого ароматного кофе, который только они с Катькой и умеют варить в видавшей виды медной обшарпанной армянской джезве. Тихо стучат. Лена рывком распахивает дверь, с намерением сразу разделаться с галлюцинацией, не дав ей возможности захватить себя и унести в прошлое. За дверью стоит низенький дедуля в старом халате и потертых домашних тапках.

— Сюда нельзя, здесь… — начинает Ленка и постепенно соображает, что перед ней ни кто иной, как сам Арон Бихман — светило Рамбама, Израиля, да и всей мировой кардиохирургии.

— Пошли, девонька, посидим, — кивает Бихман через плечо и, не дожидаясь ответа, поворачивается и молча идет по коридору.

Ленка, только сейчас отметив, что она почти на голову выше его, тоже в халатике, покорно идет за ним в его личные апартаменты. Так вот откуда запах кофе, проносится у нее в голове, и чашки, как надо — есть же и в Израиле нормальные люди.

— Садись. — Бихман протягивает Лене чешского стекла переливающийся коньячный бокал с темно-янтарной жидкостью.

Лена скосила глаза на бутылку, повернутую этикеткой в сторону. Бихман, поймав ее взгляд, молча развернул бутылку и, слегка поклонившись, также молча поднял свой бокал. Коньяк был из тех, мимо которых проходят, не замечая, ведь проще не заметить, чем предположить, что можно заплатить такую цену за какую-то бутылку. Нас тоже не лыком подшивали, подумала Ленка, тихо баюкая погрела бокал в руках, пригубила, вдохнув умопомрачительный аромат, приподняла и слегка склонила мокрую голову. Бихман хмыкнул и, похоже, остался доволен.

— Ну, рассказывай, девонька, — Бихман одним глотком выпил коньяк и налил еще.

Лена уставилась на него непонимающе.

— Рассказывай, откуда взялась? Я-то, старый дурак, не догадался, в чем дело, а она тут как тут — лампу менять, кровь, понимаете, на оттенок темнее, гемоглобина в ней не хватает, больной загибается, все вокруг от страха в штаны наложили, а мне, старому дураку, и невдомек почему. Высокий класс! Я же тебя уже почти пять лет знаю, шкуру шить она, видите ли, умеет, и все! А ты же хирург от Бога, как я сразу не догадался, сестра, к чертовой матери, да за тобой хорошая школа стоит, ты же все, что на столе, как хирург читаешь, а не как сестра-недоучка. Выкладывай-выкладывай, не стесняйся, я пол-ШАБАКа перерезал, все равно узнаю. Откуда взялась?

В Израиле Лена оказалась случайно, меньше чем за неделю, при помощи московской милиции, ОВИРа и израильского посольства.

— Гляди, узников Сиона привезли! — мрачно пошутил Артем, когда после часовой задержки к арендованному Сохнутом самолету подъехала милицейская газель, а без пяти часов репатрианты вовсю проклинали этот самый час.

Из газели выпрыгнул старлей и галантно подал руку даме, другой старлей вынес единственный чемодан и галопом потащил в самолет. Дама, оказавшаяся симпатичной блондинкой лет двадцати с небольшим, войдя в салон, остановилась возле Артема и, нерешительно глядя на пустующее рядом кресло, спросила:

— Этот самолет и правда в Израиль летит?

— В Биробиджан, — желчно ответил Артем, — вы что, Казанский вокзал не узнаете?

Через проход радостно заржали. На глазах у девушки показались слезы.

— Темка! Убью! — Катерина перелезла через артемовы ноги и быстро подобрала бутылки с детским питанием, сваленные на чудом оставшееся свободным место в первом ряду, доставшимся им благодаря грудному Мишке.

— Вы садитесь, меня Катя зовут, а вас как?

— Надя…, то есть Лена.

— Вы уж бы решили, девушка, Надя или Лена, пора в вашем возрасте… — начал было снова Артем, но Катькин локоть больно вонзился ему в бок.

— Садитесь, Лена, не слушайте его, он просто мозги отсидел.

Боинг, взвыв, неспешно покатился к началу полосы, пока стюардессы разыгрывали привычную взлетную пантомиму. Надя—Лена кое—как устроилась в кресле и попыталась вслушаться. Слезы по ее лицу катились уже непрерывно. Девица из Эль—Аль принесла воды и какую—то таблетку, мгновенно закатившуюся под кресло. На подмогу примчался еще и парень, но тут самолет взревел, и стюарды—стюардессы послушно пристегнулись по местам. Надя—Лена тряслась, заглушая двигатели стуком зубов о стакан, Артем никогда в жизни не видел, чтобы человека такой колотун разобрал. Кому было хорошо, так это Мишке, впервые в жизни нажравшемуся за счет Эль-Аль израильских детских смесей и мирно спавшему во вделанной в стену люльке. Надя—Лена общими усилиями мало-помалу успокоилась и выдала Катерине, а заодно и Артему, такую историю из собственной жизни, что поверить нормальному человеку было трудно.

Надя перешла на последний курс московского Первого Меда и приложила все силы, чтобы попасть на практику в хирургию Бурденко. Практика как практика: Афган уже позади, а первая чеченская еще не началась — тишь да гладь, генералы ноги на охоте ломают. А кончилась идиллия, когда скорая привезла бывшего афганца, а теперь новорусского бизнесмена Колюню, прошитого швейной машинкой типа Калашников.

— Принимайте поповича, — радостно возопили санитары скорой, завидев гурьбу молодых докторов, высыпавших навстречу.