Ночь - царство кота - [43]

— Пошел на хер, козел!

Рекламная пауза.

А за «козла» придется отвечать!

На следующее утро израильские газеты — все до одной — вышли «с козлом», а именно: вынесли Ленкину фразу в заголовки на первых страницах. Простейшее, известное каждому школьнику на постсоветском пространстве слово, вызвало затруднения в редакциях всех солидных израильских ежедневных газет. «Русские» по стыдливой привычке напечатали «Х» с многоточьем. Англо-саксы, видимо из уважения, отвели означенному звуку «Х» аж три буквы, первая из которых была почему-то «К». Проблема ивритоязычных была не нова, а точнее всех определила ее Мария, которой израильским министерством внутренних дел была присвоена несуществующая в советском ЗАГСе национальность «украин».

— Я шото не роблю, як «хы» писать: круглое али домиком?

Написание «хы» оказалось нешуточной проблемой политической ориентации, причем левые применили по-ленински твердый домик, а правые выбрали либерально-буржуазную округлость — и те, и другие в точном соответствии с указаниями консультантов по еврейскому правописанию. Но недоступно непосвященным таинство волшебного заклятия, как его ни переводи — куда там малосольному «азазелю» или навязшему у всех на зубах «кибенемату». Самая высоколобая из ежедневных даже направила своего спецкора к бедуинским пастухам — выяснять про особенности строения тела негевского козла, и пришла к выводу, что означенное выражение пришло в русский язык из древне-бедуинского.

«Однако», как говорили представители коренной национальности северных окраин России. По мере углубления в газетные развороты наше-язычных газет, тон менялся. Дальше всех пошла «Окраина», разразившись подвалом с далеко идущим названием «Пошли на хер, козлы!», в котором в ультимативной форме предлагалось «убрать черножопую руку с чистой груди новой репатриантки». Интеллигентный «Вестник пустыни» призывал к взаимопроникновению культур в редакторской статье, не забыв опубликовать письмо сердитого читателя под заголовком «Кто ты, Гай Додано?», интервью, отложенное в «корзину» в прошлом году под названием «Я — веселый Додо-Гай…» и размазать сопли в рубрике «Миграция или Эмиграция».

Но не в прессе дело, дорогой читатель, никаких газет не следует читать перед едой, а не только российских, газеты — лишь зеркало, и нечего на них пенять, как нечего пенять на телевидение.

«И какая это сука посмела назвать Льва Толстого зеркалом?». Кто, вы думаете, спросил — академик от литературы? — Нет, урка приблатненный, в Бутырке. Скажите, читатель, как происходят перемены? Вот проснулись вы одним прекрасным утром в городе Москве, столице нашей Родины, и сказали себе: «Пиздец! Торчит Спасская Башня, как неизвестно что, видеть не могу! Фанеры мне, фанеры, строим ероплан…» ну а дальше, сами знаете, чтоб никто, ясное дело, не догадывался, чтоб, ну до самого последнего момента, мало ли что… Под большим секретом едем к Исаак Абрамычу на семинар по обмену опытом: малой ли скоростью — большой ли скоростью, а все тут будем.

Перемены происходят исподволь, только вот замечаем мы их как-то все сразу, и нельзя уже различить, когда они произошли: только что, или мы просто раньше не заметили. Или, может быть, это в нас перемена, или приснилось что?

Лена проснулась утром, еще до будильника, от непривычной для буднего дня города Кирьят-Яма тишины. Не бухала молотком по голове стройка по соседству, околачивая опалубку; не орала истошно-визгливым голосом на несчетное множество детей восточного происхождения мать в соседнем доме, окна — доплюнуть можно; мусоровоз был почему-то неожиданно тих и застенчив, и не шкрябал железным углом мусорного бака по асфальту тротуара; запах средиземноморской пряности, так напоминавший Болгарию, не лез в открытое настежь окно, и не валялся на лестничной клетке благоухающий мусорный пакет из соседней квартиры. Водитель Иоси, минибус мицубиси «Развозки Элиезер», вечно с утра небрито-дезодорированный, с засаленным вязаньем на голове, выгодная семнадцатая линия из Крайот в Рамбам, не давит непрерывно на клаксон, пока не появится в дверях очередная медсестра, не перегораживает проезд, вызывая ответную какофонию хрипло-умирающих белых «Субару-83», а тихо паркуется у бордюра.

— S’il vous plait, madame! — Иосеф вываливается с водительского места, обходит минибус и с роликовым жужжанием распахивает раздвижную дверь.

Неслыханно…

В салоне тихо. Играет джаз, и сестры милосердия милосердно не орут о политике, а слушают музыку и, почему-то понизив голоса, обсуждают белопенные, подмоченные морем, кружева невесты Гая Додано. Сбылась мечта идиота — звукопоглощающая стенка стала поглощать все — и запахи в том числе.

Бурчит по связи разводящий, успокаивая очередного водилу, разъяренного пробками и уличной хайфской теснотой, одному приказывая ждать до победного запаздывающую Марыну, а другому оставить пост перед подъездом Юлии. Иоси, как обычно, прихлопывая сдуваемое ветром вязанье, отбросив джаз, ищет сообщения о пробках, чертыхаясь вполголоса, стараясь сообразить, как объехать фраеров, застрявших на подступах к Хайфе. Весь попутный поток занят тем же, но как ни странно, воняющая бензином змея довольно бодро, несмотря на весьма проблематичный час, волнами катит свое тело к заветной цели, под защиту манящего подбрюшья Кармель-горы.