Ниже бездны, выше облаков - [26]

На этой фразе Женька расцвела и даже, по-моему, впервые назвала Сову Наташкой:

– Ты у нас, Наташка, прямо как новостной канал.

Теперь уж от удовольствия зарделась Шошина.

Нам же Запевалова сказала:

– М-да… Только отморозков нам не хватало. Ну ничего, поглядим, что там за крендель…

* * *

После зимних каникул Тамара Ивановна объявила нам эту «новость». Сова оглядела всех с таким самодовольным видом – мол, вот видите, я же говорила! Как будто она не случайно подслушала разговор классной и директрисы, а напророчила, как Ванга.

Тамара Ивановна сказала про новенького:

– Сегодня придёт. Мальчик непростой. Насколько я знаю, в прежней школе у него были проблемы. Но я надеюсь, вы возьмёте его под свою опеку.

Последние слова явно были рассчитаны на Запевалову. Тамара Ивановна вообще Женьку превозносила до небес и постоянно нахваливала, какая она у нас умная, талантливая, необыкновенная. Она и звала-то её исключительно Женечкой. Запевалова прямо вся светилась от удовольствия – кто бы мог подумать, что она так любит похвалу! И, конечно же, Тамара Ивановна стала у неё самой любимой учительницей. К её урокам все обязаны были готовиться. Шуметь или грубить – ни-ни. Если вдруг кто-нибудь срывался, – всё-таки у некоторых привычка огрызаться чуть ли не в крови – Тамара Ивановна беспомощно взирала на Женьку, а уж та одним взглядом затыкала рот баламуту. В общем, меж ними царило полное понимание. И тут вдруг «трудный» новенький. Интересно, Тамара Ивановна сама-то хоть осознавала, что своим «возьмёте под опеку» дала Женьке карт-бланш?

Женька кивнула, мол, поняла, сделаем.

Хоть мы и не любим новеньких, но всё равно ведь интересно посмотреть, какой он. Тем более парень, тем более «трудный». Но он не пришёл ни в тот день, ни на следующий. А потом мы уже о нём и думать забыли.

А в среду, в середине второго урока, дверь вдруг распахнулась и перед нами предстал этот самый новенький, собственной персоной. Мы, конечно, тут же принялись его разглядывать.

Новенький был довольно высокого роста, но при этом его нельзя было назвать долговязым или нескладным, как Зубкова, например. В общем, фигура – что надо. Волосы не то чтобы совсем светлые, но и не тёмные. Русые, наверное. В общем, чёрт их разберёт, но точно не брюнет, а мне всегда нравились именно брюнеты. Но всё равно он симпатичный, тут не поспоришь. И такой… мужественный, что ли. Как Жанка Корчагина про него сказала – брутальный. Наши мальчики, конечно, ни в какое сравнение с ним не идут. Даже Марат Айрамов, а ведь боксёр. Да и как-то не скажешь, что этот новенький – наш ровесник. Выглядит минимум на пару лет старше. Хотя для парня это плюс, я считаю.

Вошёл он вразвалочку, ничуть не стесняясь, – без разницы, что урок давно идёт, что вообще класс новый, незнакомый. Я таких людей не понимаю и в глубине души им завидую. Сама-то я с детства с робостью борюсь, и пока безуспешно. И вот так, как он, войти в новый класс я бы точно не смогла.

На учителя новенький даже не взглянул, обратился к Сове – она сидит на первой парте у входа:

– Девятый «А»?

Сова молча кивнула, и он без лишних разговоров прошёл за последнюю, единственную свободную парту, где раньше сидели Умрихин с Корчагиной. После того, как выбыла Волкова, а следом Эля Смирнова, эту парочку пересадили на их места.

Математичка сначала остолбенела от такой наглости:

– Молодой человек, как это понимать?

Поскольку он ничего не ответил, влезла, как обычно, Запевалова:

– А это, видимо, наш новенький.

– Ах да, Тамара Ивановна предупреждала. – Математичка уставилась в журнал. – Расходников Дима. Верно?

Новенький слегка кивнул.

– Но она говорила, что ты вроде как позавчера должен был прийти.

– Долго шёл, – ляпнул Зубков, и все засмеялись.

Ну а новенький и бровью не повёл, как будто весь этот разговор вообще его не касался. Остаток урока он полусидел-полулежал, откровенно скучая. Нашим классом не заинтересовался. И вообще всем своим видом показывал, что ему всё до лампочки.

Как только раздался звонок, он самовольно встал и вышел из класса, хотя у нас всегда твердят: «Звонок с урока – для учителя, а не для ученика».

– Ну знаете! – математичке явно было не по душе такое наплевательское отношение.

И не ей одной, потому что после урока все наши тоже кипели возмущением:

– Нет, ну вы видели?!

– Какая наглость!

– Да вообще! Ни здрасьте, ни как зовут, ни до свиданья…

– Ещё один «я-клал-на-всех-с-прибором» объявился!

– Только этот, по ходу, не рисуется. Недаром его в колонию отправить хотели…

– А что он, интересно, натворил, никто не знает?

– Да ладно вам, – скривилась Женька. – Тоже мне нашли Д’Артаньяна. Обычный позёр. На место такого поставить – и весь пафос слетит. Забыли, какая Волкова сначала была?

Спорить с ней никто не стал. Хотя мне тоже показалось, что он не красовался. В нём действительно есть какая-то независимость и отстранённость, ну и конечно, пренебрежение, чего у нас не любят.

Жанка Корчагина, как и я, помалкивала. А потом, когда все разбрелись, подмигнула мне и тихо сказала:

– А он красавчик.

– Не знаю, не обратила внимания. – Я вдруг сконфузилась.

– Ой, да ладно тебе, Танька. Я же видела, как ты на него смотрела.