Нити магии - [51]

– Айви… – произносит Брок напряженно. – Что на тебя нашло? Я же вижу – что-то не так. Ты весь вечер как будто не в себе. Что-то случилось у вас в стекольной мастерской? – Его голос понижается почти до шепота, когда он добавляет: – Скажи мне.

Она смотрит, как в темноте за окном начинают падать первые снежинки, и неожиданно ее тело сотрясает дрожь.

– Я видела, как кое-кого забрал Фирн, – тихо говорит она, как будто издали. – Маленького мальчика, – она крепко зажмуривается и сглатывает. – Он был таким юным! И немного походил на тебя, Брок. Его мать всегда приводила его с собой, когда приходила к нам в мастерскую. А потом, на прошлой неделе, прямо возле наших дверей, на улице… – Голос ее дрожит. – Должно быть, мать не сознавала, что он постоянно применяет магию, чтобы уберечь ее от дождя. Она так страшно закричала! Я видела, как Фирн прошел через его тело, – рассказывает она, и воздух в повозке внезапно делается спертым и удушливым. – Словно темные ветки. Он выглядел так неестественно, когда лежал там, на улице. Я видела, как мать пытается загородить его, чтобы никто не смотрел на него так: с отвращением, страхом или так, словно он вообще не человек. А ведь он был всего лишь милым маленьким мальчиком, – взгляд у Айви затравленный, как у человека, чей кошмар внезапно сбылся прямо у него на глазах. – Какие мы глупцы, – шепчет она, – что рискуем этим.

Тяжесть дурных предчувствий наваливается на каждого из нас, точно мокрое одеяло. Айви нарушила негласное правило, такое же, какое было у нас в «Мельнице»: никогда не говорить вслух о мрачном будущем, которое может ожидать каждого из нас. И я понимаю, что ей необязательно делать фальшивые стеклянные леденцы, дабы одурачить кого-то. Потому что дурачила сама себя. Нельзя забывать, что, несмотря на всю сладость жизни в особняке Вестергардов, на самом деле я сосу кусок стекла.

– Айви… – произносит Брок.

– Я перестала использовать магию, – заявляет она. – И хотела бы, чтобы ты тоже это сделал.

Айви все еще теребит свою косу, когда повозка останавливается у фонаря перед стекольной мастерской. Она выбрала жизнь в обмен на свой дом и свою семью.

Но у нее много лет было то и другое.

Теперь, когда я – пусть даже в слабой степени – ощутила, что такое дом и родство, возможно, для меня будет гораздо хуже вернуться к безопасности и одиночеству.

* * *

Мы прибываем к особняку Вестергардов как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ева скрывается за парадной дверью. Я вздыхаю с облегчением, и, пока мы выбираемся из повозки, Филипп возвращается к своей карете.

Он кивает нам и даже поднимает руку в знак прощания, и этот вежливый жест удивляет меня. Многие люди его статуса сделали бы вид, что вообще не замечают кучку прислуги.

И тут я вижу кольцо, которое он носит.

Мой желудок сжимается, а пальцы внезапно становятся ледяными. Я мимолетом заметила это кольцо еще в театре, но тогда, конечно же, не придала ему никакого значения.

Я даже не пытаюсь отвести пристальный взгляд, когда Филипп садится в свою карету, придерживаясь рукой за дверцу. Кучер держит фонарь так, что мне отчетливо удается разглядеть знакомый красный блеск.

Камень на пальце у Филиппа выглядит точно так же, как тот, что оставил мне в качестве улики отец.

Глава восемнадцатая

– Якоб, – шепчет Лильян на следующее утро.

Она хватает его за рукав, когда он проходит мимо нашей комнаты по пути вниз, втаскивает его внутрь и осторожно закрывает за ним дверь.

– Э-э… привет, Марит, – говорит он, окидывая смущенным взглядом нашу маленькую комнатку.

Он словно бы избегает смотреть на меня, сидящую на своей кровати, и я резко встаю.

– Мне нужна помощь. Я хочу увидеть все записи, касающиеся камней Вестергардов, какие мы только сможем найти, – говорю я. – Записи о продажах, отчеты, какие виды камней добывают в этих копях. Каждый листок, какой только можно откопать. Как ты думаешь, вы с Лильян сможете мне помочь?

– Ладно… – произносит он, взвешивая мою просьбу; сумев, похоже, сосредоточиться. – Ты нашла новый след?

– Знаю, что прошу многого, – на всякий случай говорю я, потому что хорошо осознаю, что на самом деле прошу их рискнуть своей работой и еще глубже закопаться в эту загадку. Достаю из кармана спрятанный там камень – наследие отца. – Мне кажется, вчера вечером на руке Филиппа был такой же странный самоцвет.

Якоб поворачивается к Лильян.

– Ты участвуешь в этом?

– Шпионаж! – с восторгом начинает она, но потом неожиданно замирает.

На лестнице слышны шаги Нины, и они быстро поднимаются к нашей комнате.

– Прячься, – спешно шепчет Лильян, и я указываю Якобу на узкую щель между стеной и моим соломенным матрасом. Сама же опускаюсь на колени и притворяюсь, будто складываю свою униформу в сундук, чтобы загородить Нине обзор.

И как раз вовремя. Она один раз стучит в дверь, а потом врывается в комнату, не дожидаясь ответа.

– Марит, – рявкает она, – Ева сказала, что вот это нуждается в починке. Немедленно!

Она держит в руках платье, в котором Ева вчера вечером была в Тиволи.

– Да, уважаемая, – отвечаю я и забираю платье у нее так быстро, как только могу. Когда я делаю шаг назад, то чувствую на своей голени слабое тепло от дыхания Якоба.