Нить Эвридики - [20]

ГЛАВА V

Царство Аида, действительно, не создано что-то исправлять. Не создано дарить утешение. В этом я лишний раз убедился, когда мы встретили Энея. Герой Древней Греции, а точнее даже — Древнего Рима сидел на камне, понурив голову, бессильно опустив плечи. Основатель нового государства, родоначальник рода Юлиев, казалось бы, мог выглядеть чуть более довольным прожитой жизнью. Но я знал — ему было о чём вспоминать с невыносимой болью, от чего не иметь надежды убежать и здесь.

— Две тоски, две смертельные раны терзают моё сердце, — по кудрям бороды прокатилась, блеснув, бисеринка-слеза, — две недопетые песни — Креуса и Дидона. Даже больше Дидона — Креусу я схоронил в своём сердце, с этим смирился. Креусу отняла у меня война. Но Дидона… Дидону я сам у себя отнял.

Я помнил эту историю. В царстве Дидоны корабли Энея сделали остановку по пути из уничтоженной уже Трои к неоткрытому ещё Лациуму. И с радостью остались бы там насовсем. Эней полюбил Дидону, Дидона полюбила Энея. Оба в жизни испытали немало бед, и вполне заслужили спокойную, счастливую жизнь. Но воля богов была непреклонна — Эней должен плыть дальше, должен основать новое государство, заложить первые камни будущей могучей Римской империи. Его сын Юл должен стать правителем в будущем великой страны…

И Эней отплыл в дальнейший путь. Бросил Дидону, не представлявшую себе уже жизни без него. Оставил дом, который успел стать его домом, оставил своё сердце.

Дидона покончила с собой. Муки её были ужасны, но не менее ужасны были муки Энея — воли богов он ослушаться не смел, а легко оставить Дидону не мог. Как не мог и легко переложить всю вину на судьбу, на богов. Этот сильный и спокойный человек не говорил лишних слов, но я почему-то ясно читал — никогда в жизни больше он не был счастлив. Даже когда смотрел, как растёт и мужает его сын, как ширятся и богатеют их земли, как счастливы и довольны жизнью его люди. То, что куплено такой дорогой ценой, уже не может приносить радость.

— Но ведь здесь уже нет никакого долга и предопределения. Здесь можно вернуть себе утраченное когда-то навеки, попросить прощения за неискуплённое, здесь нечего бояться старости и смерти и некуда спешить. Неужели за тысячи лет вы так и не нашли здесь свою Дидону? Или она так и не забыла, так и не так и не простила вас?

Герой печально вздохнул.

— Я бы, может, нашёл её, даже будь этот мир огромнее, чем для муравья океан. Я бы, может, вымолил у неё прощение, сколько б тысяч лет устам моим ни пришлось повторять слова раскаянья и любви. Но вы посмотрите на это! Далеко ли я уйду такой?

Только тут я заметил, что ноги Энея ниже колена обращены в камень. Массивную такую мраморную глыбу. Нечего и думать в таком виде идти. Не потому даже, что тяжесть жуткая, а потому, что шага не сделаешь — ноги-то срослись в единый камень… Конечно, явно не сразу он сдался, какое-то время пытался ползти, искать, может быть — звать…. Вон и до сих пор не совсем ещё заросли глубокие борозды в земле… Но постепенно он понял, что наказание, назначенное судьями царства мёртвых, не рассчитано на то, чтоб можно было его превозмочь. И отчаянье сковало его похуже этого камня.

Мне же сейчас казалось преодолимым всё.

— Народ, — обернулся я к своей свите, — может, можно тут что-то сделать? Можем ведь мы… унести его? Понятно, человек не пушинка, тем более с такими ногами… Но нас ведь много!

— И руки у нас кувшинами очень уж натренированные, — сбежались с готовностью Данаиды, — знаете ли, даже скучают первое время без работы…

Ясон возразил что-то в ключе, что негоже женщинам носить на руках мужчин, и попытался сам взвалить Энея на плечи, но тут вмешался Сизиф.

— Разойдись, молодёжь. Я тоже с этим камнем мускулы какие-никакие нарастил. Первый и понесу. Уж как устану — вам отдам, а пока уважьте старшего!

Наша всё более бредовая процессия двинулась дальше.

— Ничего, добрые у вас боги, — проворчал я всё так же идущей со мной под руку Клитемнестре, — сначала сами от человека требуют, чтоб он пошёл на преступление, потом сами же его и наказывают.

— Да, вот такие они. Они ведь как люди, в общем-то, со своими прихотями и недостатками. И безумства, и ошибки совершают не реже. За то мы их и любим, пожалуй. Ведь наши боги знают тоже и страхи, и тревоги, и даже муки невзаимной любви.

— Бог нашего времени совершенен, благ и милосерден. Считается, что и люди как его образ и подобие стремятся стать такими же. Чему же учили вас ваши боги?

— Жить. Принимать от жизни всё, что она пошлёт, брать счастье, покуда оно возможно… А может, и ничему не учили. Не их это как-то задача. Мы просто жили, и боги просто жили. Конечно, боги влияли на нашу жизнь… Но ведь и мы на их! Как многое, если вспомнить, зависело иногда от одного простого человека…

Дальше мы шли почти без приключений, не отвлекаясь особо на вновь присоединяющихся к процессии. Тем более что в основном это были бесплотные тени. Сам я покинул строй только один раз — когда мне показалось, что вдалеке, у какого-то мелкого, лужеподобного озерца, я вижу Андриса…

Одной частью себя я убеждал себя, что бред, обознался я, неоткуда тут ему взяться, а другая возражала: почему же? Может, всё же он пришёл сюда? Может, всё же из какого-то любопытства решил здесь задержаться?