Нить Эвридики - [17]

— Нет, нет… Это невозможно… Да и не станут они со мной говорить, убегут, едва меня завидя… Или осыплют проклятьями…

— Всё-таки стоит попробовать. Убийство простить нелегко, но вы — их мать… Разве не для того нужна загробная жизнь, чтоб оставлять последнюю надежду на примирение?

Она нерешительно встала, придерживая рукой змей.

— Может, ты и прав, герой. Что ж, пойдём… Этих-то куда? Думаю, я должна взять их с собой.

— Положите вот в эту корзинку. Это ведь их?

— Да, они отдыхают здесь иногда…

Мы наконец снова двинулись в путь, и это не могло не радовать — чем скорее я дойду до дворца, тем скорее покину этот мрачный мир. Лучше, конечно, с маслом, чем с пустыми руками…

Женщина опиралась на мою руку. Думаю, по той же причине, почему и все вокруг стремились за меня ухватиться — грелась моим теплом.

— Расскажи, герой, откуда ты родом? Где ты бывал, в каких землях? Может, ты бывал в Колхиде? Если да, то расскажи, как там сейчас. С тех пор я ведь больше не бывала на родине…

Я смутно вспомнил, что Колхида — это, вроде бы, Кавказ, чуть ли даже не Грузия. Принялся рассказывать всё, что знал — о неспокойной военной обстановке сейчас, о непростых взаимоотношениях с соседними странами. Пришлось неслегка углубиться в историю, упомянуть между прочим и о том, что Земля круглая, об открытии Колумбом Америки, о мировых войнах, о том, как далеко ушёл прогресс за… сколько там тысяч лет? Две только тысячи — это Наша эра… Нас догнали, весело смеясь и хлопая в ладоши, девушки с кувшинами, тоесть, теперь без кувшинов — этим и объяснялась их радость.

— О герой, получилось! Всё, как ты говорил, получилось! Мы свободны…

Старики оглянулись на них недоуменно — что за смех и прыжки в подземном царстве? Но потом поняли вполне.

— Вовеки никто не приносил сюда такой радости… Продолжай же, герой! Что было дальше?

Меня сполна заставили вспомнить мировую историю, а заодно и географию, а заодно и описывать, какие восходы и закаты пылают сейчас над землёй, как пахнут цветы, какие дожди и грозы сотрясают небо. Как всё это можно описать? А я находил слова. Потому что этими словами они питались, как изголодавшиеся манной небесной…

Острые ногти пронзили мою руку сквозь куртку.

— Они, они… Как жаль, что нельзя умереть второй раз! Что нет сердца, которое могло бы разорваться при виде их…

Два мальчика-близнеца стояли невдалеке, держась за руки, и смотрели на нас. Смотрели с удивлением, с интересом — и только. Что ж, это неплохо…

Я подтолкнул её.

— Пойдите к ним. Не уверен, но кажется, они ждут вас…

С минуту все стояли, как истуканы, а потом мать бросилась к детям, а дети — к матери. Она упала на колени, обняла малышей по очереди, коснулась дрожащими, неверящими руками их кудрей…

— Мальчики мои, можете ли вы простить вашу мать? Нет мне оправдания, нет искупления… Но поверьте, раны я тогда не вам нанесла, а своему сердцу, вовек они не заживали… От большой боли, от горького безумия совершила это ваша мать. Сумеете ли вы простить меня хоть ещё через тысячу лет?

— Мы прощаем тебя, мамочка! Только больше не бросай нас…

Детские ручонки обвили шею матери, оба старика разом отвернулись, отирая обильные слёзы. Дети способны простить всё. Дети способны принять своих родителей любыми. Это загадка, которая не перестаёт потрясать… Тогда, очнувшись после отравления газом, те двое выживших детей первым делом спросили: что с мамочкой? Сеня тогда был удивлён до потрясения. А Игнатий Борисович сказал, что напротив, не удивлён ничуть.

Счастливая мать, рыдая от счастья, вела к нам своих малышей, дети крепко держались за её руки, словно боясь снова потерять.

— Змей, наверное, можно уже выпустить?

Однако вместо змей в корзинке, когда осторожно приоткрыли крышку, обнаружились… две ярко-алые, благоухающие розы. Все воззрились на них в немом восхищении — живой цвет, живой запах в царстве теней! Мать заплела их сыновьям в волосы, и они, бегая вокруг с радостным смехом, разносили их аромат.

Женщина обратила на меня глаза, полные благодарных слёз.

— Это всё ты, ты! Скажи, герой, чем я в ответ могу тебе помочь? Ведь зачем-то ты спустился в мрачное царство Аида? Силы мои не столь велики, как при жизни, но всё же…

— Я ищу своего друга, за этим я скитаюсь по мирам мёртвых, не только по вашему. Ещё мне нужно масло для моего аэроплана…

— Масло? Если где-то здесь можно его найти, то, наверное, во дворце…

— А кто твой друг? Что за славный герой, какие подвиги он совершил?

Я пожал плечами — дворец так дворец, видно, не избежать нам его. А вот об Андрисе, как причине моего вообще здесь появления, стоило рассказать поподробнее.

Когда мои родители или другие знакомые их поколения спрашивали, кто вообще по жизни Андрис, я не знал, что им ответить. В самом деле, кто?

Он музыкант. Музыкант-самоучка, ни в музыкальную школу, ни даже в кружок он не ходил. Образование его вообще было рваным и раздёрганным — он куда-то поступал, потом бросал, менял работу за работой… Но лично мне почему-то при этом казалось, что неудачник из нас двоих я, успешно заканчивающий институт и работающий в лучшей больнице города. Для родителей — и моих, и его — он был бездельником, впустую тратящим время и ничего в жизни не достигающим. Для меня же он был человеком крылатым, когда другие ходили по земле или даже ползали, он — летал. Андрис в моём представлении мог многое, если не всё. У него был Дар. Дар не музыкальный, а вообще. Дар стремиться, раскрываться, летать. Когда он наигрывал на гитаре какие-то сложные соляки, попутно рассказывая какие-нибудь непридуманные истории, я восхищался им. Куда больше, чем своими преподавателями из института, объездившими на симпозиумы весь мир, чем Игнатием Борисовичем, проведшим 10 сложнейших и уникальнейших в мире операций на мозге. Это я был в жизни потерявшимся, а никак не Андрис. И конечно, мне ли было оградить его, защитить его крылья, мне ли…