Нить Эвридики - [16]

— За дело, герой. Я убила своих детей.

— Случайно? — сочувственно спросил я.

Да, ужас, боль, отвращение, бессилие нельзя чувствовать вечно, какое-то время оно иссушает душу, а потом не остаётся ничего, лишь одна апатия.

— Отнюдь, — голос её был ровен и отстранён, но за ним ещё ясно была слышна былая боль, — убила, чтоб отомстить так мужу. Из всей нашей прошлой жизни вот их он хотел взять в новую… При живой жене решил жениться вновь, новую мать детям определил. Польстился на деньги и власть… Мне же велел убираться на все четыре стороны.

Я присел на камень подле неё.

— Согласен, он поступил подло. Вы были в состоянии аффекта, вас трудно винить… Я слышал о таких случаях, и не раз, в наше время нередко матери убивают себя и детей из-за неверности и жестокости мужей. К нам в отделение поступила один раз такая семья с отравлением газом. Младшую девочку спасти не удалось. Другая мать с младенцами — новорождённым и годовалым — выбросилась из окна от побоев мужа. Их, конечно, не спасли…

— Он не подумал, герой, куда я пойду. Да об этом ли он думал — другая занимала его мысли. Легко же забыл он былые клятвы… За всех всё решил — за меня, за детей… Не спросил, хочу ли я с ними разлучаться, не спросил, хотят ли они другую мать. Ничто для него стали все годы, что мы были вместе, всё, что я для него сделала… Герой! Стала ли бы та, другая так для него стараться, жизнью своей рисковать? Ведь это не я за ним, а он за мной был! Куда я пойду, он бы подумал, ведь для него я лишилась родины, семьи, для него ничего не боялась — ни скитаний и лишений, ни преступлений. Я любила его, я не думала о себе… Разве о богатстве и власти я думала, когда сбежала с ним? На родине у меня было всё! Разве упрекнула я его хоть словом, когда ему не удалось занять трон в земле отцов и мы дальше пустились в странствия? Так-то отплатил он мне за мою любовь…

— Ваш муж просто сволочь! Но почему же вы не взяли детей и не ушли?

Женщина горько усмехнулась.

— Так он меня и отпустил! Нет, он не отдал бы мне детей. Да что я могла? Я ведь была чужестранка. Никто не вступился бы за мои права, никто не считал даже, что права эти у меня есть…

Я кивнул.

— И такое знаю. В моём мире многие женщины мечтают выйти замуж за иностранца, не думая, что потом. Что будет, если муж их вдруг разлюбит, и они окажутся одни в чужой стране, среди чужих законов, чужого языка, где никто не протянет руку помощи, не поможет защитить их права. Если у них отнимут детей…

— Что ещё мне оставалось? Хоть мёртвых я забрала их с собой. Я ему их дала, я и забрала.

— «Я тебя породил, я тебя и убью» — зачем-то вспомнил я.

Она говорила, тени вокруг сочувственно шелестели, грустно кивали головой старцы. Я смотрел на изгибы угольно-чёрных бровей, линии скул, горькие складки у рта и думал — красива ли была та, другая, ради которой муж оставил эту женщину, или это была каноническая богатая дурнушка? Хотя впрочем, в эти времена были другие каноны…

— Нет ничего страшнее предательства того, кому мы верим. Видно, настигли меня проклятья моих родных и всех, кого я ради него погубила. В крови всё начиналось, в крови всё и закончилось. Но я ли это выбрала? Разве не могли мы найти на земле такое место, где смогли бы жить, основали бы новый город… Трудом своим создали бы всё для себя. Он захотел готовое… Всё захотел, чтоб у него было, только я оказалась лишней. Что ж, мне не привыкать было убивать ради него… И не жаль мне ни её, ни её отца — ни капли раскаянья нет в моём сердце. Они не чисты — они сознательно пошли на преступление перед богами и людьми. Не я — боги моею рукой покарали их. И счастлива я была узнать, что мой ужасный подарок дошёл до цели. Но дети…

— Сколько детей у вас было?

— Двое. Они были близнецы. Сколько ночей подряд мне снились их лица, удивление в их детских глазах, сменяющееся ужасом, и я просыпалась, рыдая, и мне казалось в темноте, что руки мои в крови. Или же мне снилось, что они живы, что растут на моих глазах, что я радуюсь их уму и силе…

Мне очень хотелось коснуться её руки, но я опасался змей. Уж очень материально они выглядели. И столь же материальной для меня была её боль, я чувствовал её — она была чёрной и плотной, как воды реки, через которую никто не плывёт обратно, и сжимающейся и разворачивающейся, как тело змеи, пульсирующей, как рана. Тени вздыхали и заламывали бесплотные руки, хотя у них наверняка жизни тоже были не безоблачные. Старцы грели руки над моей нитью, как над огнём.

— Но послушайте… — я снова посмотрел ей в лицо, — ведь все, когда умирают, попадают сюда, так? Все в вашем времени, я имею в виду… Разве вы не встретили здесь своих детей? Или они…

— Нет, увы, но это тоже моё наказание. Я не могу повстречать своих детей, не могу попросить у них прощенья, даже просто взглянуть на них больше не имею надежды. Вдоль и поперёк исходила я эти мрачные поля, но видно, где бы я ни оказывалась, они всегда где-то далеко от меня.

Я поднялся.

— Пойдёмте! Мы найдём ваших детей. Этот мир, конечно, велик, но не бесконечен же! Должна быть возможность хоть что-то сделать…

Я видел, как надежда вспыхнула в её глазах, но всё же она двинулась было и тут же остудила свой порыв.