Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [97]
Друг семьи Вавиловых, навестивший их в тот день, рассказывал: «Я был в Йошкар-Оле, пришел к Вавиловым, и Ольга Михайловна, супруга Сергея Ивановича, была в каком-то очень расстроенном виде… Сергей Иванович получил известие о смерти Николая Ивановича. ‹…› Обычно, когда я приходил, были разговоры, пили чай. А в этот раз Сергей Иванович заперся в кабинете, ему было очень плохо. Потом Сергей Иванович все же вышел. ‹…› Знаете, Сергей Иванович был смугловат, был брюнет, у него были красивые черные волосы со смуглой кожей, такая русская была смуглота, да, говорят, и у Николая Ивановича она была. Это от мамы, Александры Михайловны. ‹…› Ну вот, когда вышел Сергей Иванович, я даже несколько испугался. У Сергея Ивановича было лицо ближе всего к черному цвету, по-видимому, это была венозная синева, которая легла на желтую смуглоту. Сергей Иванович был совершенно черный, и разговаривать, совершенно ясно, было нельзя. Он сидел как человек, который находится где-то в другом месте, как Орфей в аду, когда его Эвридика исчезла»[486].
Нагрузка на Сергея Вавилова постоянно возрастала. Как директор ФИАН, той осенью он был занят возвращением сотрудников из эвакуации обратно в Москву. ФИАН начал заниматься теоретическими исследованиями в области ядерной физики и атомной энергии. Но среди всей неотложной и всепоглощающей работы Сергей не мог не думать о Николае. Когда он смотрел на себя в зеркало, ему виделся брат. «С ужасом смотрю на себя в зеркало, узнаю его жесты и черты. Хожу в его пальто», – писал он.
Спустя некоторое время Сергея вызвали в НКВД в Йошкар-Оле расписаться в документе, подтверждающем дату смерти Николая. «Последняя тоненькая ниточка надежды оборвалась. Надо понять полностью – Николай умер»[487]. Все еще было неизвестно, как именно умер Николай, был ли он расстрелян или умер какой-либо иной смертью и где похоронен.
Олег был полон решимости все выяснить, и Сергей Иванович всячески его поддерживал. В октябре Сергей организовал Олегу еще одну поездку в Саратов. На этот раз Олег не связывался с Еленой и Юрием, и неясно, когда они узнали о смерти Николая. По словам Юрия, который был в этом абсолютно уверен, Елена никогда не говорила с ним о смерти отца, ни тогда, ни после[488]. И вообще, после ареста мужа в 1940 году Елена ни разу не говорила с Юрием о том, почему и как исчез его отец. Она как будто пыталась оградить его от лишних знаний, из-за которых у него могли быть неприятности.
В тот осенний приезд в Саратов Олег выяснил, что заключенных хоронили близ тюрьмы на Воскресенском кладбище. В военные годы могильщиком на кладбище подрабатывал некто Алексей Новичков[489]. Его вызывали в тюрьму забрать умерших; он складывал тела на воз, а зимой на сани, сваливал в общие могилы на кладбище и втыкал в землю металлический прут. Так он помечал участки, чтобы другие могильщики знали, что место уже занято. У тел на ногах были бирки с именами, но Новичков никогда их не читал. Кроме вознаграждения (бутыли хирургического спирта, чтоб протирать руки) его ничего не интересовало. Как он рассказывал позже, спирт он «изводил» не на руки.
Возможно, что в своих поисках Олег поговорил с Новичковым или сам нашел на кладбище участок с металлическими штырями. Об этом открытии он сообщил только Сергею. Елена и Юрий продолжали жить в Саратове в неведении, что безымянная могила Николая Вавилова находится совсем рядом. Сергей продолжал выручать их деньгами, и в зимние месяцы его поддержка была особенно ценной. В декабре 1943 года Елена писала ему: «Не нахожу слов, чтобы выразить Вам свою глубокую благодарность. Без Вашей помощи нам бы не просуществовать это время…»[490] Жизнь по-прежнему была очень трудной. Весной 1944 года Юрий посадил на грядке во дворе семена огурцов. Осенью овощи так разрослись, что Николай Иванович наверняка улыбнулся бы, узнай об этом. Юрий удобрял молодые растения лошадиным навозом от проезжавших повозок и часто поливал. Огурцов выросло так много, что он понес их на крытый рынок и продал.
В мае 1944 года Сергей вернулся в послеблокадный Ленинград. Город опустел и обезлюдел. На Исаакиевской площади Сергей зашел в институт брата. Здесь никого не было, кроме горстки ученых, тех, кто самоотверженно защитил мировую коллекцию ВИР в годы блокады. Четверо из них умерли от голода на рабочем месте, но не поддались искушению съесть драгоценные семена. За своим письменным столом умер специалист по арахису А. Г. Щукин. От истощения умерли в своих кабинетах заведующий лабораторией лекарственных трав Г. К. Крейер и специалист по рису Д. С. Иванов. После смерти последнего сотрудники нашли несколько сотен пакетов с образцами коллекции риса, которые он сберег[491]. Преданные делу сотрудники Николая Вавилова вскопали и засеяли картофелем сквер на площади перед Исаакиевским собором. Благодаря такому пересеву коллекция осталась жизнеспособной. «Если бы в эти стены вновь вселить душу и Бога…» – написал Сергей в дневнике[492].
Сергей пересек площадь, прошел мимо гостиницы «Астория» (Гитлер замышлял отпраздновать здесь победу в войне) и двинулся дальше по улице Гоголя к Невскому проспекту. Был вечер, и в окне квартиры, где когда-то жил Николай, зажегся свет, падая на тротуар, – там светилась лампа с оранжевым абажуром. Как Сергей и предполагал, сюда уже поселились новые жильцы. «Враги народа» остались без всего. (Квартиру Н. И. Вавилова отдали молодой балерине Наталье Дудинской.) Сергей знал, что худшее еще впереди: само имя Николая Вавилова и дело всей его жизни изымут из научной литературы и перестанут упоминать. Думать об этом было больно, ведь Сергей видел, с какой легкостью общество вычеркивало его брата из памяти.
