Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода - [101]
В первое время после войны Сталин одобрял потепление отношений с международным научным сообществом. За войну у него сложился новый взгляд на «буржуазных» ученых. Успех США в создании атомной бомбы послужил убедительным доказательством того, что достижения науки зависят не от классового строя, а от качественного образования, финансирования и ресурсов. Лозунгом СССР стало «Догнать и перегнать»[509] Запад. Это касалось не одной только ядерной физики.
Сталин объявил о новой государственной поддержке всех советских научно-исследовательских институтов. В известном выступлении 1946 года он отметил: «Я не сомневаюсь, что, если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны»[510]. На следующий месяц государственный бюджет на науку был увеличен в три раза; ученым подняли зарплаты. Упор делался на создание советской атомной бомбы, но поддержку получили и другие отрасли. При взгляде со стороны некоторое время казалось, что наметилось и возвращение генетики. «Можно с достаточной уверенностью сказать, что школа Лысенко уже пережила свой расцвет», – записал профессор Эрик Эшби, австралийский ботаник, который в течение года после войны был научным советником дипмиссии своей страны в СССР[511].
Однако период возможностей для возрождения генетики оказался непродолжительным. Вмешались два фактора. Первым было начало холодной войны – «окончательное становление двух противостоящих лагерей, советского и западного»[512], как сформулировал российский историк науки Николай Кременцов. Вторым – мировоззрение Сталина, упорно державшегося за ламаркизм, и его неизменная вера в то, что «воспитание» «чудо-сортов» решит проблемы советского сельского хозяйства.
В кремлевском кабинете Сталина развернулась диковинная сцена. 30 декабря 1946 года Сталин вызвал Лысенко в Кремль. На этот раз речь шла не о «буржуазных» ученых, которые «вредили» делу революции, и не о выступлениях советских генетиков в послевоенное время. Разговор касался возможности использовать в советском сельском хозяйстве своеобразный сорт пшеницы, известный как ветвистая пшеница. У такой пшеницы возникает ветвление колоса, и, казалось бы, это должно давать большее количество зерна[513].
Сталин увлекался садоводством и гордился лимонами и прочими фруктами, которые сам выращивал в теплице на подмосковной даче. Образцы ветвистой пшеницы ему прислал услужливый колхозник из его родной Грузии. Видимо, рассчитывая, что эта пшеница может серьезно улучшить положение дел с отчаянной нехваткой зерна в СССР, Сталин поручил Лысенко начать посевы этого сорта в колхозах.
Со свойственным ему энтузиазмом Лысенко немедленно приступил к выполнению задания. Он организовал массовые посевы и позировал на фотографиях в газетах c колосьями ветвистой пшеницы в руках. Сорт пропагандировали в печати как новую «чудо-культуру», которая накормит массы.
Эти попытки закончились неудачей, как мог бы предсказать любой читавший русскую научную литературу. За ветвистую пшеницу уже брались веком прежде – и отказались от нее. Она требовала очень плодородной почвы и большого пространства, поскольку помимо колосьев у нее обильно росли листья. Но, главное, она не годилась для выпечки хлеба – в муке из такой пшеницы было мало белка.
Подобные детали мало беспокоили угодливого Лысенко, который обещал Сталину все больше и больше посевов. Сталин одарил Лысенко похвалой, заверив, что считает его теорию биологии «единственно научной установкой», а генетики, «отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них». Сталин настолько проникся идеей ветвистой пшеницы, что разослал копии отчета Лысенко всем членам Политбюро с грифом «Строго секретно» для дальнейшего обсуждения поставленных вопросов[514].
Лысенко воспользовался этим письмом, чтобы заявить о близости к Сталину, которой фактически не было. Как отметил Жорес Медведев, Лысенко никогда не встречался со Сталиным в неофициальной обстановке, его никогда не приглашали на дачу Сталина взглянуть на пресловутые тепличные лимоны. Но в критический момент эволюции советской биологии официальные контакты Лысенко со Сталиным, их общая вера в ламаркизм и наследование приобретенных свойств выдвинут Лысенко вперед, к окончательной победе над генетиками, фактически превратив его в диктатора советской биологии[515].
Лысенко пожаловался Сталину, что не может продолжать продуктивно работать из-за послевоенной волны критики его теоретических положений, и подал заявление об отставке с поста президента ВАСХНИЛ. Сталин дал команду ЦК ВКП(б) прекратить критику и предложил план, который поможет покончить с генетиками раз и навсегда. Летом 1948 года Политбюро спешно созвало сессию ВАСХНИЛ для последней «публичной дискуссии» в Сельскохозяйственной академии, состав участников которой усилили ставленниками Лысенко по списку, подписанному Сталиным. Лысенко прочел на сессии основной доклад, отредактированный Сталиным лично.
Сталин не просто бегло просмотрел проект доклада. Весь первоначальный текст документа оказался исправлен его карандашом. В Европе разворачивался Берлинский кризис, мир менялся, менялись и аргументы Сталина. Чтобы заменить локально ограниченный подход на широко мировоззренческий, он убрал слово «советской» из названия доклада «О положении в советской биологической науке», представленного ему Лысенко. Он вычеркнул все упоминания «буржуазной» и «пролетарской» науки, заменив их противоборством двух теорий: «идеалистической» (Мендель) и «материалистической» (Лысенко). Сталин зачеркнул слова Лысенко о том, что «любая наука классовая», и написал на полях свою обычную издевку для всего, с его точки зрения, несуразного: «Ха-ха-ха!!!» И затем приписал: «А математика? А дарвинизм?» Он также сделал акцент на важности провозглашенной в докладе Лысенко абсолютной истины ламаркизма, новый абзац о превосходстве этого учения: «Нельзя отрицать того, что в споре, разгоревшемся в начале ХХ века между вейсманистами [противники идей Ламарка, считавшие, что наследственность определяется только зародышевыми клетками. –
Имя В. Г. Дуловой является символом высочайших достижений арфового искусства 20 века не только в нашей стране, но и во всём мире. Настоящая книга посвящена её педагогической деятельности. В ней собраны воспоминания учеников Веры Георгиевны, композиторов, с которыми она сотрудничала, и зарубежных коллег, а также представлены документы из личного архива, фотографии.
Книга воспоминаний художника Аристарха Лентулова, одного из основателей объединения «Бубновый валет», яркого представителя русского авангарда начала XX в., — первая полная публикация литературного наследия художника. Воспоминания охватывают период с 1900-х по 1930-е гг. — время становления новых течений в искусстве, бурных творческих баталий, революционных разломов и смены формаций, на которое выпали годы молодости и зрелости А. В. Лентулова.Издание сопровождается фотографиями и письмами из архива семьи А. В. Лентулова, репродукциями картин художника, подробными комментариями и адресовано широкому кругу читателей, интересующихся русской культурой начала — первой трети XX в.
Густав Маннергейм – одна из самых сложных и драматических фигур в политике XX века: отпрыск обедневшего шведского рода, гвардеец, прожигавший жизнь в Петербурге, путешественник-разведчик, проникший в таинственные районы Азии, боевой генерал, сражавшийся с японцами и немцами, лидер Белого движения в Финляндии, жестоко подавивший красных финнов, полководец, противостоявший мощи Красной армии, вступивший в союз с Гитлером, но отказавшийся штурмовать Ленинград… Биография, составленная на огромном архивном материале, открывает нового Маннергейма.
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.