Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [103]

. Протокол Бисмарк нашел умеренным и обещал его подписать, а в войне придерживаться дружественного нейтралитета и добиться этого же от Вены. Бисмарк высказал Игнатьеву свое недовольство Горчаковым, припомнив последнему поддержку Франции в дни «военной тревоги» 1875 г. Игнатьев предупредил впоследствии Горчакова об отношении к нему Бисмарка, но тот не обратил на это внимания. Доверие Горчакова к германскому канцлеру и надежда на его помощь обернулись позже серьезными осложнениями для России.

В Берлине, а затем в Париже Игнатьев договорился также с итальянскими посланниками в этих столицах об одобрении протокола Италией. В начале марта он был уже в Париже. Первоначально министр иностранных дел Франции герцог Деказ заявил, что текст протокола слишком категоричен, но Игнатьеву удалось привлечь на свою сторону оппозиционных лидеров (Тьер и других) и прессу. Протокол был одобрен.

Самое трудное ожидало Игнатьева в Лондоне. Англичане ставили условием подписания протокола демобилизацию русской и турецкой армий. Несмотря на просьбу Солсбери не посещать Лондон, Игнатьев все же решил туда поехать. Большую роль в принятии этого решения сыграла леди Солсбери, которая еще в Константинополе подружилась с Е. Л. Игнатьевой и сочувствовала ее взглядам. Чета Солсбери пригласила Игнатьевых (посол ехал с женой) в свое поместье Гатфилд. Таким образом, визит Игнатьева в Англию имел как бы неофициальный характер. Тем не менее он пару дней пробыл и в Лондоне, где встречался с королевой Викторией, премьером Дизраэли, министром иностранных дел Дерби, а также с представителями либеральной оппозиции. Многие деятели приезжали для свидания с Игнатьевым в Гатфилд: всех привлекала личность «всесильного москов-паши», демонизированная английской прессой.

Игнатьеву удалось выяснить взгляды консервативных верхов Англии на войну. Ему было прямо заявлено, хотя и в частном разговоре, что если русская армия приблизится к Константинополю, Англия займет острова в Эгейском море. Негласным образом он также узнал, что Лондон намеревался ввести флот в Дарданеллы[531]. В результате бесед Игнатьев сделал вывод, что ²/₃ английского общества сочувствуют туркам. В разговорах с Солсбери посол затронул и среднеазиатские проблемы. Английский министр согласился с установлением в будущем границы между российскими и английскими владениями по Гиндукшу, но возражал против возможного присоединения к России Кашгара и Мерва.

Еще до приезда Игнатьева российский посол в Лондоне П. А. Шувалов согласовал с Дерби текст протокола таким образом, что из него были изъяты даже намеки на гарантии реформ, поставив Горчакова и Игнатьева перед фактом. Шувалову удалось добиться от Горчакова согласия на измененный текст протокола. Попытки Игнатьева убедить Дерби снять вопрос о демобилизации армий не имели успеха.

Из Лондона Игнатьев через Париж проехал в Вену, где Андраши повторил ему английское требование о демобилизации армий. В Вене был одобрен уже скорректированный в Лондоне текст протокола. Окончательный текст протокола был подписан в Лондоне 19 (31) марта 1877 г. Дерби, Шуваловым и послами Германии, Франции, Австро-Венгрии и Италии в британской столице. Протокол заявлял о желательности введения реформ в христианских провинциях Турции, рекомендованных конференцией. Это абстрактное пожелание не подкреплялось никакими гарантиями. В случае отказа Порты принять рекомендацию державы оставляли за собой право «совместно рассудить о тех мерах, которые они признают наиболее действительными для обеспечения благосостояния христианского населения и выгод всеобщего мира»[532]. К протоколу были приложены две декларации – Дерби и Шувалова – по вопросу разоружения России и Турции. В русской декларации Порте предлагалось после заключения мира с Черногорией (с которой война продолжалась с 1876 г.) прислать в Петербург представителя для переговоров о разоружении. В английской декларации резко заявлялось требование о совместном разоружении обеих стран. Как считал Игнатьев, и был прав, Лондонский протокол не имел характера международного акта, вытекавшего из всех предыдущих дипломатических договоренностей, а декларации о разоружении окончательно лишили его практического значения, чем турки не преминули воспользоваться[533].

Порта, как и следовало ожидать, отвергла протокол, посчитав его вмешательством в свои внутренние дела. Попытки российской дипломатии мирным путем урегулировать Восточный вопрос окончились неудачей. Россия перешла к активным действиям.

12 апреля 1877 г. Игнатьев присутствовал в Кишиневе во время чтения манифеста об объявлении Россией войны Турции.

Глава 10 Освобождение Болгарии и Сан-Стефанский договор

Официально объявленной целью русско-турецкой войны являлось освобождение балканских народов и создание национальных государств на месте провинций Османской империи. Россия не имела планов территориальных захватов на Балканах. Однако она рассчитывала с помощью победоносной войны упрочить там свое идейное и политическое влияние. Ведущими задачами войны являлись освобождение Болгарии и предоставление независимости Сербии, Черногории и Румынии. Россия рассчитывала также вернуть Южную Бессарабию, отторгнутую от нее в 1856 г.