Николай Островский - [51]

Работа возвращает ему бодрость.

«…Со 2-го августа я здоров на 100 %. Уехав из санатория, я перестаю баловаться и — за работу. Нельзя медлить. Спешу жить, т. е. писать. Грусть отбросил прочь. Нельзя грустить. Люди из железобетона не могут это делать».

Руководители города предоставили Островскому комнату недалеко от санатория, вблизи моря, на Приморской, 18. В этой комнате, однако, едва помещался топчан, на котором лежал Островский: удобств не было никаких. Вдвоем жить в таких условиях (с Николаем оставалась Ольга Осиповна) было несладко. Но ничто не останавливало Николая. Пока стояли теплые дни, соседи, знакомые по санаторию выносили Островского на топчане под развесистый дуб, и там в одиночестве, что ему было крайне необходимо, он продолжал работу.

— Ты знаешь, — рассказывал он мне позднее (когда жил уже на Ореховой), — там, на Приморской, когда меня выносили во двор, под дуб, я старался лежать с закрытыми глазами, чтобы не привлекать любопытствующих соседушек и их гостей. Постепенно я отвлекался от окружающей обстановки и оставался наедине с комсомольцами, о которых писал. А ночью, когда мамуся перед сном оставляла мне транспарант с бумагой, карандаши, когда затихала жизнь во дворе, я уходил весь в работу. Ночь пролетала незаметно. Увлекаясь работой, я забывал о физической боли.

…Писать самому становилось все труднее и труднее. И вот на помощь, как и в Москве, пришли друзья. Вначале они переписывали рукопись, а позже писали под диктовку. Всех их Николай называл добровольными секретарями. Да, это были настоящие советские люди, которые шли к Островскому и отдавали ему свободное время и силы… Шли потому, что видели, какую радость они приносят этому больному самоотверженному человеку.

Мне хочется назвать имена этих людей.

Мария Михайловна Аликина, кассир электростанции.

Мария Петровна Барц, студентка.

Василий Романович Бондарев, сосед по квартире, работник Сочинского райисполкома.

Каллиста Павловна Брызжева — пенсионерка.

Ю. Ильина, кассир книжного магазина.

Таисия Лепехина, домохозяйка.

Л. Я. Салнэ, домохозяйка.

Миша Черемных, комсомолец…

И конечно, помогали Островскому и родные, и старые друзья: брат Дмитрий, племянница Зинаида и Лев Николаевич Берсенев.

…Я вспоминаю один из вечеров памяти Островского в Харькове. Открывал его представитель общества «Знание», который во вступительной речи обрушился на добровольных секретарей Островского за то, что те писали неграмотно и делали много ошибок. А я тогда свое выступление начала с благодарности тем, кто помогал Островскому. И сейчас хочу низко поклониться всем, кто поддержал его в то трудное время. Да, часто писали люди не очень квалифицированные. Но, если бы не они, неизвестно, когда бы читатель получил продолжение романа «Как закалялась сталь».

Вторую часть романа я не писала, так как оставалась в Москве. Николай не захотел отрывать меня от фабрики.

Но вот к ноябрьским праздникам я была командирована в числе делегации от Бауманского райкома партии Москвы в подшефный 151-й стрелковый Верхнекамский Краснознаменный полк, расквартированный в Одессе.

Руководители фабрики разрешили мне на обратном пути заехать в Сочи к Николаю. В моем распоряжении было четыре дня.

Николай в ту пору уже перебрался из каморки на Приморской улице в двухкомнатную квартиру на Ореховой, 29, — здесь было попросторней.

Долго и подробно расспрашивал меня Николай о жизни Москвы, о моей работе, о подшефной части. Узнав, что я избрана секретарем партийной организации цеха, порадовался моему росту. Я как бы отчитывалась перед, ним. Ведь он был мне не только мужем и другом — он был и моим партийным руководителем. Это он в 1930 году рекомендовал меня в партию. И мне радостно было видеть его улыбку — знак одобрения моих дел.

В эти дни он с нетерпением ждал из Москвы отдельное издание первой части «Как закалялась сталь». Роман был закончен печатанием в сдвоенном 8–9 номере журнала «Молодая гвардия» и уже в августе сдан издательством в типографию. Роман должен был выйти к 7 Ноября. Редактором книги был главный редактор издательства «Молодая гвардия» С. Остряков.

Николай жил «от почтальона до почтальона».

Он рассказывал мне о работе над второй частью романа. О том, что диктовал ежедневно. Когда никого из добровольных секретарей близко не было, выручала десятилетняя племянница Зиночка, дочь Дмитрия Алексеевича, который в те дни тоже гостил у Николая. Конечно, Зиночка не могла заменить взрослого человека: писала детским почерком, медленно. Мешало то, что она плохо знала русский язык. Зато бойко говорила и читала по-украински: когда надо было прочесть что-то по-украински, Зина была незаменима. Это была остроумная, живая девочка.

Как-то мы сидели с Николаем одни. Он печалился о том, что издание первой части задерживается, что работа над второй частью идет медленно, не всегда есть возможность быстро записать найденное, многое гаснет, пока придет кто-нибудь и запишет.

Потом он попросил меня что-то прочесть. Я встала, чтобы взять нужную книгу. В это время как вихрь влетела в комнату Зина:

— Тетю Рая, як гарно, що вп приихалы, бо мени дядю вже замучив: читай да читай…