Николай Некрасов - [170]

Ноги плохи, сон дурен, но всё же я покрепче; кабы не проклятые боли — пропасть бы написал, да и жилось бы сносно. Боткин ко мне очень внимателен, бывает почти каждый день».

Но даже в таком состоянии постоянной борьбы с болезнью Некрасов работал. Осенью в Ялте была написана новая часть «Кому на Руси жить хорошо» — «Пир на весь мир», где поэма, страдавшая от наплыва прошлого, наконец-то обращается к настоящему и намечает движение в будущее. В финале наконец-то появляется герой, способный сделать выводы из прошлого и устремленный в будущее. В этом смысле «Пир на весь мир» действительно завершает «Кому на Руси жить хорошо», разрешая ее внутренний конфликт: поэма, задуманная как произведение на злобу дня, заблудилась в дебрях прошлого и только в этой части как будто вырвалась на настоящую дорогу. Появление Гриши Добросклонова, конечно, вызвано тем же вновь обретенным в 1874 году пульсом настоящего. «Пир на весь мир» — своего рода антитеза «Современникам»: в нем показана другая грань настоящего, дан образ юноши, «погибающего за великое дело любви», верящего в народ, беззаветно преданного «вахлачкам», трогательно прощающего им все недостатки. Только такой человек может спеть песню о народном счастье. Гриша Добросклонов — конечно, народник, хотя чем-то похож и на Добролюбова. Этот образ — очень задушевный для Некрасова, когда-то писавшего Толстому: «Человек создан быть опорой другому, потому что ему самому нужна опора. Рассматривайте себя как единицу — и Вы придете в отчаяние. Вот основание хандры в порядочном человеке — думайте, что и с другими происходит то же самое, и спешите им на помощь». Народники, молодые люди, бросившиеся помогать народу, тем самым спасали себя от бессмысленности существования:

Иди к униженным,

Иди к обиженным —

И будь им друг!

«Пир на весь мир» был вырезан из одиннадцатого номера «Отечественных записок» 1876 года, но за публикацию его Некрасов яростно боролся буквально до последних дней жизни, своей энергией удивляя и даже отчасти раздражая друзей. Он как будто хотел, чтобы это слово непременно прозвучало. Здесь едва ли не наиболее ярко проявилось еще одно его качество — он не любил и практически не мог писать «в стол». С самого начала он стремился публиковаться и только в напечатанном тексте видел начало настоящей жизни сочинения. Ненавидя цензуру, Некрасов тем не менее всё время имел с ней дело, уступал, шел на компромиссы, лишь бы напечатать, донести до публики произведения. Но «Пир на весь мир» ему увидеть опубликованным не удалось.

Тридцатого октября Некрасов вернулся в Петербург, как сообщал Салтыков Анненкову, «совсем мертвым человеком» — «не проходит десяти минут без мучительнейшей боли». В тот же день его обследовал Белоголовый и нашел его в лучшем настроении, чем ожидал, — «добродушно-веселым», но не мог не сделать вывод, что болезнь прогрессировала. В ноябре состояние продолжало ухудшаться и 1 декабря Белоголовый пригласил для консультации знаменитого хирурга профессора Николая Васильевича Склифосовского и личного врача императрицы Евграфа Александровича Головина. Исследование показало наличие опухоли «величиной с яблоко», очевидно раковой, в толстой или прямой кишке. Диагноз Склифосовского был однозначен: положение безвыходное, возможны только меры для облегчения страданий. Самому Некрасову Склифосовский сообщил о результатах уклончиво, однако, как считает Белоголовый, пациент понял, что болезнь его смертельна.

Тем не менее 1876 год оказался плодотворным по части стихов. Некрасов написал не менее пятнадцати стихотворений (а в следующем году — 25), в основном лирические фрагменты, отрывки. Это преимущественно очень мрачные стихотворения, существенно более пессимистические, чем «Пир на весь мир». Поэт снова откликается на общественную ситуацию, сложившуюся после расправы с народниками, в элегическом «Как празднуют трусу» — в нем говорится уже не про уныние, а про «мысль убивающий страх», «тоску» из-за того, что «В жизни крестьянина, ныне свободного, / Бедность, невежество, мрак». Пишет чрезвычайно «тяжелый» «деревенский фельетон» — «Молебен». В знаменитом стихотворении «Сеятелям» Некрасов обращается к молодому поколению с призывом продолжить дело просвещения народа.

Появляется в его поэзии и новая тема — собственная смерть. Судя по стихам, уже весной 1876 года болезнь казалась поэту преддверием кончины — настоящей, а не «поэтической», как, бывало, раньше. Этот мотив очень разнообразен: смерть здесь — и неизбежный и близкий конец, естественное следствие болезни («Скоро стану добычею тленья…», «Музе»), и желанное прекращение физических страданий («Друзьям», «Вступление к песням 1876–1877 годов» — «Нет! Не поможет мне аптека»). Реже описывается желание выздороветь («Могучей силой вдохновенья / Страданья тела победи…»). Смерть становится рубежом, перед которым поэт снова начинает судить себя и свое творчество, каясь, оправдываясь и объясняясь перед Зиночкой, перед современными и будущими читателями. В этом отношении лирика 1876 года очень похожа на «рубежные» стихотворения середины 1850-х. Приближаясь к финальной черте, сделав свой конец темой пронзительной лирики, Некрасов ни разу не задумался о том, есть ли что-то за этой чертой. Нет никакого компромисса с религией или хотя бы какой-то персональной верой и даже суеверием. Посмертное существование описывается либо как тлен, либо как небытие. Некрасов остался верен раз и навсегда принятому от Белинского мировоззрению, в котором не было места религии или метафизике. Их не было в его зрелой поэзии и не могло возникнуть перед смертью.