Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - [41]

Панаева и после разрыва защищала любимого человека. «На моих глазах произошло почти сказочное превращение в наружной обстановке и жизни Некрасова. Конечно, многие завидовали Некрасову, что у подъезда его квартиры по вечерам стояли блестящие экипажи очень важных особ; его ужинами восхищались богачи-гастрономы; сам Некрасов бросал тысячи на свои прихоти, выписывал из Англии ружья и охотничьих собак; но нельзя, чтобы кто-нибудь видел, как он по двое суток лежал у себя в кабинете в страшной хандре, твердя в нервном раздражении, что ему все опротивело в жизни, а главное – он сам себе противен, то, конечно, не завидовал бы ему», – писала она в «Воспоминаниях».

Одной из главных страстей поэта была карточная игра. Ходили слухи, что Некрасов не всегда играет чисто – да и сам он, понтируя расчетливо и рассудочно, называл себя карточным головорезом. Во время игры Некрасов сохранял хладнокровие и трезвый ум. Он заверял: «В чем другом у меня не хватает характера, а в картах я стоик! Не проиграюсь!»

Тургенев, наблюдавший родственные Некрасову типы, говорил: «Некрасова не выигрыш тешит. Ему нужно или самому себе сломать голову, или в пух и прах разбить другого. Своего рода Малахов курган. Там благородная игра со смертью, а тут тоже, если хотите, смертельный риск остаться нищим». Достоевский говорил про то же, но иначе: «Дьявол, дьявол в нем сидит! Страстный, беспощадный дьявол!»

На Чернышевского произвела впечатление откровенность редактора «Современника» при их первой встрече: «Видите ли, я играю в карты; веду большую игру. В коммерческие игры я играю очень хорошо, так что вообще остаюсь в выигрыше. И пока играю только в коммерческие игры, у меня увеличиваются деньги. В это время я и употребляю много на надобности журнала. Но не могу долго выдержать рассудительности в игре; следовало бы играть постоянно только в коммерческие игры; и у меня теперь были б уж очень порядочные деньги. Но как наберется у меня столько, чтоб можно было начать играть в банк, не могу удержаться: бросаю коммерческие игры и начинаю играть в банк. Это несколько раз в год. Каждый раз проигрываю все, с чем начал игру».

Некрасов неукоснительно соблюдал счастливые приметы – например, ни за что не давать в долг накануне игры. Как-то раз у него попросил денег в счет будущего оклада молодой журналист из «Современника», Игнатий Пиотровский. Некрасов приказал прийти завтра. А молодой человек после этого застрелился.

Карточной теме посвящена «Забытая глава из воспоминаний А.Я. Панаевой»: «Часто из клуба Некрасов приезжал с гостями часов в 12 ночи, чтобы играть в карты. В клубе не хотели играть в большую игру, потому что потом много толковали о том, кто сколько выиграл и проиграл; иногда игра продолжалась с 12 часов ночи до 2 часов пополудни другого дня. Можно судить, какая большая была игра, если однажды Василий (лакей Некрасова) поднял под столом, когда гости пошли ужинать, пачку сторублевых ассигнаций в тысячу рублей. Хозяина не нашлось этих денег, и потому решили, пусть возьмет себе Василий их. Добро бы компания игроков были молодые люди, но все почтенных лет, занимающие высокий пост. Часто лакей чей-нибудь из этих игроков ждал приезда своего барина с платьем, чтобы тот мог переодеться у Некрасова, так как прямо приезжал с придворного бала. Василий нажил себе капитал. Иногда он в один вечер или, вернее, в одну ночь имел дохода от карт до пятидесяти рублей, да, кроме того, получал на чай от гостей по десяти и даже по двадцати пяти рублей. Меня не интересовало, сколько Некрасов выигрывал и проигрывал, и я никогда не спрашивала его об этом. Но другие интересовались этим и при мне спрашивали, сколько он выиграл вчера».

На выигранные деньги Николай Алексеевич выкупил имение Грешнево, в котором прошло его детство и которое проиграл в те же карты его дед, Сергей Алексеевич Некрасов. Туда он поселил отца, отношения с которым наладились. Наживание домов и имений стало излюбленной темой Некрасова.

А.С. Некрасов. Неизвестный художник

По утверждению К.И. Чуковского, в богемной среде середины XIX века сложилось устойчивое мнение, что «Некрасов – первостатейный кулак, картежник и весь сгнил от разврата с француженками». Что ж делать! Он уродился именно таким – человеком сластолюбивым, морально слабым и аферистом по натуре.

Почему же Авдотья Яковлевна никак не могла освободиться от своего любовного наваждения?

«Многие знают, как пленителен мог быть Николай Алексеевич, когда хотел этого. Он не говорил вам любезностей, не делал комплиментов; но одной какой-нибудь интонацией, словом, определением, а в особенности оттенком своего понимания, овладевал вашим сочувствием, и как только хандра или нездоровье, или раздражение петербургской жизни слетали с него, сейчас всплывали своего рода наивность, здоровое чувство жизни, ее хороших наслаждений, юмор и шутка», – отмечали современники.

В те годы литература еще не стала профессией, писатели, в основном богатые люди, воспринимали творчество как служение человечеству. Например, известный литературный критик и переводчик Александр Васильевич Дружинин четко и всесторонне определил свою позицию: он «литератор, умеющий держаться вдали от мизерного ратоборства, довольно обеспеченный для того, чтоб не зависеть от того или другого издания, довольно ленивый для того, чтобы не терять хладнокровия вследствие книжного спора, поневоле, от избытка самодовольствия, чувствует желание поддразнивать людей с задорным самолюбием и завистливым настроением духа. Ему так и хочется подшутить над одним спорщиком, выслушать доводы другого и зевнуть при их окончании, объявив третьему, что он не понимает его поступков и, затронув каждого, укрыться в свою неприступную позицию». Некрасов же, «проходимец и делец», сделавший сам себя, не «укрывался в свою неприступную позицию», а четко видел конъюнктуру, сильно приподнялся на издательской деятельности и уже имел основательный доход. Для него литература была в первую очередь бизнесом, в котором он демонстрировал завидную хватку.