Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - [40]
И только через долгие пять лет, окончательно решив отдать свой талант, свой горький стих «русским женщинам», Некрасов создал образ матери-мученицы и довел его до такого религиозного обожания и почти экстаза, что его даже отдельно разбирают на школьных уроках литературы.
Поэты, которые придерживались пушкинских традиций стихосложения, не понимали прозаизма некрасовской рифмовки. Дворянская критика не одобряла эксплуатацию Некрасовым «народной темы». Но он шел своим путем и начал писать стихи, возмущавшие цензуру и восхищавшие передовых читателей. Даже Герцен оценил Некрасова как поэта «очень замечательного – своею демократическою и социалистическою ненавистью».
Либеральные 60-е годы породили совершенно новое и необычное поколение «шестидесятников». Это были разночинцы, выходцы из небогатых слоев общества, которые оказались вне системы: они не шли на государственную службу, не желали идти и на военную, они не занимались торговлей и не служили Богу. Часто это были недоучившиеся студенты, осевшие в столице и зарабатывавшие на жизнь репетиторством или пробавлявшиеся случайными заработками. Их идеалами стали аскетизм и нигилизм. Либералов прежнего поколения они высмеивали, считая изнеженными слабаками. Они грезили не о свободе слова, а о революционном переустройстве мира на справедливых началах.
Именно они стали благодарной аудиторией новой поэзии Некрасова.
Первое стихотворение о народных страданиях, которое принесло ему поэтическую известность, называлось «В дороге»: история несчастной крепостной, воспитанной в барском доме как барышня и отданной в жены грубому крестьянину. Стихотворение вызвало громкий резонанс, но понравилось не всем. Приятель поэта литератор Василий Петрович Боткин советовал ему бросить «воспевать любовь ямщиков, огородников и всю деревенщину». Однако росло и количество его горячих сторонников. Еще Белинский в свое время восторгался сочувствием Некрасова к «людям низкой породы». Дмитрий Писарев уважал его за понимание страданий простого человека и за готовность «честное слово» замолвить за бедняка и угнетенного, Чернышевский впоследствии писал из Сибири, что слава Некрасова за его сочувствие угнетенным будет бессмертна, и называл его гениальнейшим и благороднейшим из всех русских поэтов.
Д.И. Писарев. Гравюра XIX в.
Более серьезные претензии предъявлялись к его нравственному и «моральному облику». Придя в юности к горькому заключению, что «люди одиноки, голы, босы, голодны и смертны; рассчитывать не на кого, ждать нечего, кругом горе и страдание, а впереди только смерть», он не особенно стеснял себя рамками нравственности. Правда, к шестидесятым годам и ценности литературной среды изменились, уменьшился набор запретов. Подчеркнутый практицизм перестал восприниматься как нечто аморальное и невозможное для человека искусства. Причем практическая смекалка оценивалась как правильная жизненная позиция именно в кругу «Современника»: по крайней мере такая репутация деятелей журнала сложилась в глазах посторонних наблюдателей.
Тем не менее Николай Успенский обвинял Некрасова в спекуляции рукописями, в корыстолюбии и денежной нечистоплотности, в том, что авторы получают мизерные гонорары. За его провинности оправдываться приходилось И.И. Панаеву. Он был вынужден опубликовать опровержение: «У меня ведь каждая копеечка, выданная из кассы журнала, записана. Достаточно огласить эти записи, и все увидят, как щедро оплачивал «Современник» своих сотрудников». Многим до такой степени бросалась в глаза скаредная сторона личности Некрасова, что они искренно изумлялись, когда знакомились с его произведениями. Тимофей Грановский был поражен, что такой, как он выразился, «мелкий торгаш» может быть столь «глубоко и горько чувствующим поэтом».
Имелись у Некрасова и горячие защитники; его стремление к красивой жизни считали обоснованным. «Наивный читатель представлял себе поэта-печальника о горе народном, бессребреником без вредных привычек, обладающим кротким и нежным сердцем, сидящим на чердаке и бряцающим на лире впроголодь или же бродящим по деревенским хатам и заливающимся слезами, слыша стоны народного страдания», – иронизировал критик А.М. Скабичевский.
Как же далек был этот образ от действительности!
С некоторых пор (1854) Некрасов сделался членом аристократического Английского клуба. Вступительный взнос в это время составлял 75 руб. серебром[17]. Официально это учреждение именовалось Санкт-Петербургским Английским собранием, но в обиходе чаще использовали другое название – Английский клуб. Под этим именем оно вошло в историю и литературу и просуществовало около полутора веков. Здесь можно было приятно провести время, обсудить последние политические и городские новости, светские сплетни, завести полезные знакомства, завязать связи в обществе, а также насладиться великолепной кухней и поиграть на бильярде, в карты. В столице система городского общения приобретала особое значение, а участие в клубной жизни являлось частью петербургского городского ритуала, демонстрацией принадлежности к привилегированному обществу.
Думал ли голодный подросток, с трудом окончивший четыре класса гимназии, снявший на последние пятаки комнату в клоповниках-меблирашках, что станет завсегдатаем такого фешенебельного, бонтонного заведения?
