Николай Коробицын - [26]

Конечно, Коробицыну пришлось ломать голову над рационом питания команды. На завтрак обычно пили чай. На обед и ужин ели суп с солониной. Кроме того, по воскресеньям и четвергам полагалась каша с патокой, а по вторникам и пятницам — каша с бульоном. По понедельникам и средам подавалась зелень с уксусом. По мере приближения к Европе стали ощутимы трудности с пресной водой. И Лисянский утвердил расход не более 110 ведер в сутки — для питья, на чай, на суп. Пришлось уменьшить количество воды для офицеров. И даже капитан получал не более трех с половиной ведер в сутки.

Но команда была здорова и бодра духом: близилась встреча с Родиной.

3 июня в четыре часа пополудни наблюдали солнечное затмение. Оно продолжалось более часа. Коробицын записал в дневнике: «Затмение началось с нижнего края и занимало третью часть солнца, во время которого солнце имело вид сероватой луны бледноватого цвету, а затмившаяся часть солнца совсем казалась черной».

Пожалуй, солнечное затмение было последним ярким впечатлением от Атлантики, полученным членами экипажа «Невы» на обратном пути домой.

16 июня «Нева» вошла в пролив Ла-Манш и в девять часов вечера остановилась на рейде английского города Портсмут. Бросили якорь.

Портсмут — каменный город на низменном острове. Защищен с моря укреплениями, в которых находятся артиллерийские батареи. Его окружает земляной вал с бастионом. Есть канал, четыре кирхи, адмиралтейство.

Море, матросы, корабли и адмиралтейство накладывали на город свой особый отпечаток, такой же, как в Кронштадте. Только, пожалуй, здесь было полюднее.

17 июня Лисянский уехал в Лондон к находящемуся там российскому министру, предоставив своим подчиненным две недели отдыха.

Первые дни Коробицын запасал провизию для последних недель плавания и все же находил время для того, чтобы побродить по английскому городу, почувствовать под ногами твердую землю. Дома, магазины, торговля, народ — все это было как-то уже непривычно после стольких месяцев, проведенных в море. Но душа радовалась. Главное, все понимали, что скоро, скоро они будут дома.

В Портсмуте впервые увидели шотландских солдат. Они стояли на часах в ярких, блестящих костюмах, но вместо панталон на них были юбки из клетчатой шотландской материи. Их голые колени вызывали смех матросов «Невы».

В Англии экипаж «Невы» жадно прислушивался к известиям о войне с Францией. Русские моряки радовались, что им удалось благополучно достигнуть берегов дружественной Англии без особых опасностей. Лисянский возвратился из Лондона и сообщил, что до Дании «Неву» будет сопровождать английский восемнадцатипушечный корабль.

1 июля подняли паруса, а через день вышли из Английского канала. Еще через день вошли в Немецкое, или Северное, море. 16 июля прибыли на уже знакомый Ельсинарский рейд, распрощались с английским сопровождением и дальше уже пошли сами.

Балтийское море и небо встретили россиян пасмурной с туманом погодой. Плавание здесь казалось не столь приятным, как в южных морях. Давало о себе знать и «нетерпение увидеть любезное Отечество», как выразился Коробицын в дневнике. Поэтому всякая задержка из-за отсутствия благоприятного ветра вызывала большое неудовольствие и раздражение.

Каждый час казался непомерно долгим! И наконец 23 июля в восемь часов утра взорам мореплавателей открылась панорама Кронштадта. С неописуемым восторгом команда кричала «Ура!».

«Тогда всякий с восторгом и чувствительностью приносил благодарение Всевышнему вождю, управляющему плаванием нашим», — так торжественно записал Коробицын в дневнике своем.

На якорь встали в полумиле от гавани и салютовали с корабля тринадцатью пушечными выстрелами, на что крепость ответила тем же числом выстрелов.

Стены гавани были заполнены множеством зрителей, восторженно и шумно приветствовавших мореплавателей, а корабль окружили тотчас же многочисленные шлюпки.

В десять часов утра Лисянский с Коробицыным уехали на шлюпке к главному командиру Кронштадтского порта адмиралу П. И. Ханыкову, который сердечно их приветствовал и поздравил с благополучным завершением кругосветного плавания. Оттуда Лисянский отправился к морскому министру, а Коробицын на предоставленной ему казенной шлюпке отправился в Санкт-Петербург в Главное управление Российско-Американской компании с известием о прибытии в родные пенаты.

И как же забилось сердце Николая Ивановича, когда он снова увидел старинное здание на Набережной Мойки, у Синего моста, где помещалось Главное правление компании.

Был час пополудни. Коробицын сразу же пошел в кабинет директора компании Михаила Матвеевича Булдакова. Они обнялись, и Коробицын начал рассказывать о путешествии и отвечать на вопросы, задаваемые директором, которого интересовало буквально все, но, прежде всего, конечно, успехи в торговле пушниной. Они просидели несколько часов за беседой, пили чай. Булдаков бегло просматривал отчеты Коробицына, и они все разговаривали, разговаривали…

Михаил Матвеевич недавно побывал в Великом Устюге, видел родителей Коробицына в полном здравии. Булдаков, как и Коробицын, очень любил свой родной город. У городского головы Великого Устюга Ивана Осиповича Булдакова (родственника Михаила Матвеевича) возникли сложности с утверждением нового плана города, и Михаил Матвеевич, который был влиятельным человеком и имел доступ в круг дворцовой знати, теперь помогал устюжанам в осуществлении этого нового плана застройки города. Он побывал у министра внутренних дел, которому передал этот последний план, согласованный с обществом. И план наконец был утвержден. В Великом Устюге начало развиваться строительство каменных домов.