Николай Коробицын - [14]

Коробицына очень расстроило произошедшее, особенно изъятие у него предметов, выменянных у островитян. Часть редких вещей была присвоена Лисянским. Коробицыну капитан сказал, что никто, кроме него, не имеет права распоряжаться этими вещами.

Огорчило Коробицына и несправедливое, по его мнению, распределение провианта. Из пяти свиней, приобретенных в обмен на две утки и пять топоров, команде досталась только одна и то едва ли не самая маленькая. Остальные четыре по распоряжению капитана были употреблены для офицерского стола. И как потом Коробицын ни восхищался мужеством Лисянского во время штормов на море, в схватках с индейцами на Ситке, поведение капитана на Нукагиве оставило в душе Николая Ивановича след, который ничто не могло изгладить. Он честно обо всем рассказал в своих «Записках», над которыми несколько лет работал по возвращении в Великий Устюг. Но когда в Петербурге он, намереваясь издать «Записки», показал их в компании, ему посоветовали убрать из них все, что касается упомянутых эпизодов. Сделать это Коробицын отказался. Федор Шемелин в своем «Журнале первого путешествия россиян вокруг земного шара» об этих эпизодах не упоминает. Может быть, это и стало одной из причин того, что его «Журнал», в отличие от «Записок» Коробицына, был издан вскоре после возвращения кораблей из плавания.

5 мая корабли «Надежда» и «Нева» вышли из бухты острова Нукагива и взяли курс на Сандвичевы (Гавайские) острова.

Плавание началось с двух происшествий на «Надежде». На второй день, когда Маркизские острова остались позади, в старых парусах, сложенных на палубе, матросы обнаружили человека. Им оказался француз Кабри. Он умолял Крузенштерна оставить его на корабле и потом высадить на Гавайских островах.

Второе происшествие было вновь связано с Федором Толстым, а точнее, с его обезьяной. Она смешила весь экипаж тягой к подражанию. Обезьяна бродила за Толстым по пятам и делала все то, что делал ее хозяин: тасовала карты, разливала вино по бокалам, сосала трубку. Однажды он с обезьяной зашел в каюту к Крузенштерну, когда капитана там не было. Толстой взял лист чистой бумаги, начал что-то писать, но потом вышел, оставив обезьяну в каюте. Вскоре капитан, зайдя в свою каюту, увидел там обезьяну, которая сидела за его столом и аккуратно черкала в судовом журнале лист за листом. А в нем были драгоценные записи о путешествии шлюпа.

Негодованию Крузенштерна не было предела. Он не захотел слушать оправданий графа и объявил, что на Камчатке высадит его на берег. Но Толстой близко к сердцу эту угрозу не принял, так как он был в подчинении у посланника Резанова, с которым капитан не ладил. И граф надеялся, что все обойдется и на этот раз.

Корабли пересекли вторично экватор и опять вошли в Северное полушарие. Дул ровный попутный ветер. Он смягчал тропическую жару, погода стояла теплая, мягкая и приятная. Стаи летучих рыбок взлетали на воздух вокруг кораблей. Моряки, отдохнувшие на Нукагиве, работали усердно и охотно.

Коробицын подсчитывал расходы, понесенные за время пребывания на Маркизских островах, и готовил отчет для компании. Они с Шемелиным, испросив на то разрешения капитанов и Резанова, оставили островитянам много семян различных огородных растений. Если те посеяли их, и появились всходы, то можно было считать, что земледелие на острове Нукагива в южной части Тихого океана явится прямым следствием визита русских кораблей.

В последние дни мая 1804 года «Надежда» и «Нева» достигли Гавайских островов. Знойное солнце, аромат сандалового дерева, звон волн на коралловых рифах…

Здесь уже не было той первобытности, которую русские наблюдали в Нукагиве. Король островов Тамеамеа уже со времен Кука, знаменитого английского мореплавателя, посетившего Гавайские острова 26 лет назад, знал европейцев. Они помогали ему строить корабли и побеждать соперников в борьбе за власть. Наместником короля на Гавайях был беглый английский матрос Юнг, который жил на островах с 1791 года.

«Надежда» не стала задерживаться у Гавайских островов. Крузенштерн спешил на Камчатку, а оттуда в Японию. На «Неве» состоялось последнее совещание капитанов перед расставанием. Было решено, что пока «Надежда» будет находиться на Камчатке и доставлять посла Резанова в Японию; «Нева» посетит русские колонии в Америке и, как намечалось еще в Петербурге, выгрузит там товары Российско-Американской компании и наполнит свои трюмы мехами. В сентябре будущего года оба корабля встретятся в Китае, в португальском порту Макао.

Было уже очень поздно, когда Крузенштерн крепко пожал Лисянскому руку, сел в шлюпку и вернулся на «Надежду». Утром корабли расстались во второй раз. «Надежда» взяла курс на северо-запад, а «Нева» вошла в бухту одного из самых больших Гавайских островов — острова Овигия.

Корабль окружили лодки островитян. Коробицыну показалось странным их одеяние: кто в рубашке, кто в сюртуке, кто в кафтане, иные — в матросских фуфайках. На головах некоторых были шляпы. Одежду эту они получили от англичан и американцев, когда те заходили на остров за пресной водой и провизией. Холодная и вкусная вода горных источников острова чем-то напоминала Коробицыну воду из источника, который вытекал в Устюге под горой. Матросы таскали ее с гор в колобошах, сосудах наподобие тыквы. Эти сосуды вмещали от двух до трех ведер жидкости. С берега воду подвозили к кораблям на лодках.