Николай I - [195]
К числу любимых артистов Николая Павловича относились братья Каратыгины. Позднее Ф. И. Шаляпин в своих воспоминаниях передал один из анекдотов, сохранявшихся в театральной среде о Василии Андреевиче Каратыгине: «Николай I, находясь во время антракта на сцене и разговаривая с актерами, обратился в шутку к знаменитейшему из них, Каратыгину: «Вот ты, Каратыгин, очень ловко можешь притворяться кем угодно. Это мне нравится». Каратыгин, поблагодарив государя за комплимент, согласился с ним и сказал: «Да, ваше величество, могу действительно играть и нищих, и царей». — «А вот меня ты, пожалуй, и не сыграл бы», — шутливо заметил Николай. — «А позвольте, ваше величество, даже сию минуту перед Вами я изображу Вас». Добродушно настроенный царь заинтересовался: «Как это так?» Пристально посмотрел на Каратыгина и сказал уже более серьезно: «Ну, попробуй». Каратыгин немедленно встал в позу, наиболее характерную для Николая I, и, обратившись к тут же находившемуся директору императорских театров Гедеонову, голосом, похожим на голос императора, произнес: «Послушай, Гедеонов. Распорядись завтра в 12 часов выдать Каратыгину двойной оклад жалованья за этот месяц». Государь рассмеялся: «Гм… Гм… Недурно играешь». Распрощался и ушел. На другой день в 12 часов Каратыгин получил, конечно, двойной оклад»>{1251}. В другом варианте этой легенды фигурирует не оклад, а корзина с шампанским.
Вообще на подарки и знаки внимания артистам и авторам, пишущим для театра, Николай Павлович не скупился. Хорошо знавший свою театральную среду артист вспоминал: «Государь поощрял мастеров, доказательством тому служат неоднократные пособия Гоголю, драгоценные подарки всем авторам, писавшим для сцены: Кукольнику, Полевому, Каратыгину, Григорьеву, а Полевому он, ввиду его стесненного положения, пожаловал пенсию… Однажды, встретив Каратыгина и Григорьева, поклонился им в пояс, сказавши: «Напишите что-нибудь порядочное» (слыхал от П. И. Григорьева)… Во время болезни Дюра он прислал к нему своего доктора. Узнав о плохом здоровье Максимова, приказал его отправить лечиться на счет дирекции за границу»>{1252}. Артист П. А. Каратыгин упоминает о трех бриллиантовых перстнях (распространенная в то время форма оплаты литературного труда) за сочиненные им водевили: «Знакомые незнакомцы» (1830), «Ложа 1-го яруса» (1838), «1-е июля в Петергофе» (1839)>{1253}. Существенным было и Положение от 13 августа 1833 года, по которому артистам императорских театров стали выплачивать пенсии из Кабинетских денег>{1254}. В то же время задержки в выплате зарплаты по несколько месяцев считались обычным делом. Социальный статус артистов, как уже говорилось, повысился с распространением на них в конце 30-х годов, в зависимости от выслуги лет, звания почетных граждан. А после выступления в Петербурге в 1837–1842 годах знаменитой балерины Марии Тальони, которая ввела танец на пуантах, публика стала подносить артистам цветы, а балеринам аплодировать, причем это делали не только мужчины, но и дамы, что раньше считалось непозволительным. Правда, «хлопомания» еще долго осуждалась, а жизнь артистов под управлением чиновников и директора императорских театров, бывшего гвардейского офицера А. М. Гедеонова, несмотря на «отеческое» отношение императора, оставалась тяжелой.
Значительные изменения претерпел не только театральный быт, но и репертуар театров. Уже к середине 30-х годов над всеми другими жанрами стал преобладать водевиль[10], возникший во Франции и получивший в начале века общеевропейское распространение. Собственно, это был прообраз будущей оперетты. Водевили нравились массовому зрителю, хотя, по мнению строгих критиков, например, В. Г. Белинского, «водевиль — прекрасная вещь только на французском языке, на французской сцене, при игре французских актеров»>{1255}. Водевили привнесли в театр новые сюжеты и детали обыденной повседневной жизни, приблизили постановки к рядовому зрителю, которому импонировала их естественность. Это ценил и Николай Павлович, которому нравились многие водевили, хотя мнение о преобладании у него интереса именно к этому жанру спорно.
Вспоминая о летних непритязательных спектаклях, P. М. Зотов отмечает, что Николай Павлович был «очень невзыскателен в литературном отношении»>{1256}. В частности, ему нравился водевиль П. Г. Григорьева 2-го «Филатка и Мирошка соперники, или Четыре жениха и одна невеста», который в представлении В. Г. Белинского был синонимом «мещанской», или «слезной», комедии, хотя и имеющей право на постановку наряду с такими шедеврами, как «Горе от ума» и «Ревизор»>{1257}. Именно в водевиле «Филатка и Мирошка», пишет P. М. Зотов, «Воротников своею игрою доставлял ему (императору. — Л. В.) истинное удовольствие»>{1258}. Впрочем, артист стал попивать и не являться на спектакли. Однажды, на Масленицу 1836 года, на пьесу с его участием Николай Павлович привез в Александринский театр своих детей. Назревал скандал. Артиста разыскали в одном из трактиров, но он так и не смог прийти в себя. Наступил звездный час для А. Е. Мартынова, которого перед тем за год до выпуска хотели исключить из Театрального училища. «Анонс сделали при поднятии занавеса… Царские дети заливались смехом. Государь тоже улыбался. За кулисами стояла тишина… Когда окончилась пьеса, то из царской ложи раздались детские голоса: «Мартынова! Мартынова!» Публика также кричала: «Мартынова!»
