Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) - [196]
Я вас люблю, оттого и пишу, и мне больно думать о моем Гогушке. Привет: бабушке, маме и отцу.
Ему не говорите о моем письме вам.
Ваш
Николай Павлович.
Милый Алеша! Твое письмо получил. Рад, что ты читаешь «Войну и мир». Только напрасно ты пишешь, что ищешь встретить в жизни героев этого романа, что теперь ищешь типов. Там есть и типы. Типичен Анатоль Курагин. Пенкосниматель. Но кн. Андрей, мой любимец, совсем не тип, а яркая и совсем особенная индивидуальность. Если хочешь, даже Пьер Безухий[1190] тип — это тип не своего времени, но это тип русского интеллигента Богоискателя. Как твои занятия, как работа Павлуши?
Ты хотел бы еще встретиться со мною. Но как? В Харьков приехать не могу, я даже в Ленинград на юбилей не мог приехать! Вот разве опять твой дядя (мамин брат) захочет взять вас с собой!
Читаете ли вслух папе, ты и Павлуша, это ваш очень сериозный долг.
Хватит ли у вас воображения представить, что вы ничего не видите, мрак бесконечный? Это очень страшно. А вы можете его смягчить не только чтением хорошей книги, но самым фактом заботы об отце.
Не досадуйте на меня за эти упреки, советы, убеждения. Ведь я это любя.
Всего удачливого и хорошего.
Твой Н. Анциферов.
С. А. Гарелина — И. Н. Томашевской[1191]
Только теперь решилась написать. Так тяжело сознание, что я одна, что Коли уже нет, что с ним нельзя поговорить, посоветоваться. С каждым днем — все тяжелее и тяжелее. Я держу себя в руках, придумываю всякие дела, чтобы чем-нибудь себя занять.
Слава богу, со мной согласилась жить моя племянница, очень хороший человек. Вместе и живем.
Летом (включительно) Ник. Павл. очень прилично себя чувствовал, но с 8 авг. очень изменилась погода, и он начал мечтать вернуться домой. А я и невестка моя всё говорили — сегодня погода плохая, а через день-два выглянет солнце и вы с радостью еще проживете недели две, для вас самое главное — воздух. Но Коля все же настоял, и 23 августа мы должны были ехать. 22 все было у меня упаковано, а в 6 часов вечера он решил проститься с соседями (это близко от нашей дачи); очень меня мучает, что я его не проводила (я в это время готовила ужин). По дороге он упал, его принесли на дачу, положили на диван на террасу, он был в полном сознании, я расспрашивала, как все случилось, — он говорил — сам не понимаю, может, голова закружилась и т. п.
Потом перенесли в комнату, начали его раздевать, и тут началась такая рвота, и, когда его уложили, я вдруг увидела, что правая рука упала, как плеть. У него оказался паралич правой стороны. Три дня он был в сознании — а потом перестал говорить. В течение недели к нам приезжал врач из поликлиники научных работников, но ему становилось все хуже. Больше не в силах писать. <…>
Вся общественность нашего дома и даже Союза писателей в память о Ник. Павл. очень хорошо отнеслись ко мне. Организовалась комиссия для переиздания произведений Ник. Павл., и прежде всего «Литературные места».
Вместо эпилога
Н. П. Анциферов — Т. Н. Камендровской[1193]
Милая, любимая доченька! Спасибо, спасибо за твою заботу об отце. Соня съездила в Москву и привезла твою посылку и инструкции к ней и, не дожидаясь, пока покажет меня моему врачу, сразу приступила к витаминам. Она так уверена, что ты писала инструкцию, согласовав ее с врачом! Будем верить, что витамины помогут мне, а в особенности это чудесное ощущение твоей заботы обо мне, моя радость! Итак, вы едете опять на юг. Надеюсь, что воры не нанесут вам визита в этот раз.
А будет ли Никита сопровождать твое «чадо» на дальний плот? Не слишком ли моя Мечта храбра? Вы купаетесь в теплом море, как я купался в детстве в Черном море.
Когда Соня уехала за посылкой, я воспользовался волей и слушал ночью передачу «Искатели жемчуга». Прошла гроза. Электрический свет включили. Чудесный запах пионов, жасмина и земли. И я так живо вспоминал твою маму и наше возвращение после взволновавшего нас осмотра виллы Адриана, когда мы слушали песню бродячего мальчика, такую вдохновенную арию Надира. Знаешь ли ты ее? В конце этой арии — «Прощай, мечта»! Я тебе об этом писал, не правда ли? Мечта, которую я никогда не увижу. Особенно люблю ту фотографию, где она с Алешей на берегу моря, с косичками. Пиши о ней подробнее.
Я тебе послал список книг по классической мифологии[1194] <конец фразы нрзб>. Получила ли ты это письмо? Если это трудно, я беру назад мою просьбу. Здесь, в Подмосковье, нам очень хорошо. Сад, чудесный воздух! Тишина! Все, что нужно старикам, впрочем, Софья Александровна еще совсем не старуха, никто ей не дает больше 50 лет. Когда вернусь в Москву и с радостью, как Пушкин, воскликну «То ли дело, братцы, дома!», сейчас же напишу и буду ждать вновь услышать ваши голоса, всей семьи, хоть бы по два слова.
Пишу комментарий к дневнику твоей мамы. Он будет храниться как приложение к моим мемуарам «Путь жизни» в Ленинграде в Публичной библиотеке.
Обнимаю горячо всех вас.
Твой далекий и душевно близкий папа.
Я разделяю твой восторг к Ван Клиберну
В этом этюде охарактеризованы пути, ведущие к постижению образа города в передаче великого художника слова. Этим определен и подход к теме: от города к литературному памятнику. Здесь не должно искать литературной характеристики. Здесь отмечены следы города в творчестве писателя. Для исследования литературы, как искусства, этюд может представить интерес лишь, как материал для вопросов психологии творчества. Эта книжка предназначена для тех, кто обладает сильно развитым топографическим чувством и знает власть местности над нашим духом.Работа возникла из докладов, прочтенных в Петербургском Экскурсионном Институте.[1].
С Петербургом тесно связан жизненный и творческий путь Пушкина. Сюда, на берега Невы, впервые привезли его ребенком в 1800 году. Здесь, в доме на набережной Мойки, трагически угасла жизнь поэта. В своем творчестве Пушкин постоянно обращался к теме Петербурга, которая все более его увлекала. В расцвете творческих сил поэт создал поэму «Медный всадник» — никем не превзойденный гимн северной столице.Каким был Петербург во времена Пушкина, в первую треть прошлого века?
Это уникальный по собранному материалу поэтический рассказ о городе, воспетом поэтами и писателями, жившими здесь в течение двух веков.В предлагаемой книге Н. П. Анциферова ставится задача, воплощающая такую идею изучения города, как познание его души, его лирика, восстановление его образа, как реальной собирательной личности.Входит в состав сборника «Непостижимый город…», который был задуман ученицей и близким другом Анциферова Ольгой Борисовной Враской (1905–1985), предложившей план книги Лениздату в начале 1980-х гг.
В настоящей книге, возвращаясь к теме отражения мифа в «Медном всаднике», исследователь стремится выявить источники легенд о строителе города и проследить процесс мифологизации исторической реальности.Петербургский миф — культурологич. термин, обозначающий совокупность преданий и легенд, связанных с возникновением СПб и образом города в сознании людей и в иск-ве. Петербургский миф тесно связан с историей СПб и его ролью в истории страны. Реальные события возникновения СПб обрастали мифологич. образами уже в сознании современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде.