Никогда не сдавайся - [51]

Миха подходит к моему отцу, утрачивая спокойный настрой и уступая место изумлению.

— Вы серьёзно? Речь шла о моём ребёнке, не говоря уже о вашей дочери. Я любил её, она была всем для меня! — невозмутимо говорит он.

Не отступая, мой отец наносит ответный удар:

— Забавный способ показать это.

Он "заводит" Миху, жаль, что он не может просто заткнуться, чёрт побери. Я бы не стала обвинять Миху за то, что он накинется на старика-отца.

— Ага, — говорит Миха и спрашивает его,— Вы полагаете, что знаете меня и то, что я должен был делать? Нет, не знаете.

Он поворачивается всем своим телом, взгляд Михи, пойманный мной, чертовски пугает меня. Как будто он только что съел что-то кислое.

— Итак, Эльза, ты избавилась от моего ребёнка... ты сделала аборт?

Я замираю, не зная, обижена я или контужена.

Я крайне ошарашена. Меня тошнит. Я падаю на колени, как будто из меня выбили весь воздух. Моя грудь сжимается, когда я хватаюсь за горло, с трудом пытаясь дышать.

— ЧТО, ты думаешь, я сделала аборт?

Эта мысль настолько омерзительна, что я ощущаю её вкус в глубине своего горла. Он полагает, что именно это я и сделала. Так и должно быть, потому что взгляд, который он посылает мне, говорит обо всём. Его гнев вызван тем, что он думает, будто я избавилась от его ребёнка. Из всех вещей эта самая низкая, которая когда-либо случалась. Потерять Миху, отказаться от Майкла – ничто из этого не сравниться с тем, что я чувствую прямо сейчас. Это низко.

Сквозь слёзы, наполнившие мои глаза, я перевожу свой взгляд на каждого из них. Мэтт, который, как я думала, мог бы больше всех остальных понимать меня, выглядит в меньшей степени неловко. Моя мама говорит что-то на ухо моему отцу. Кажется, я даже не привлекаю их внимание. Затем, я задерживаю напоследок дыхание, чтобы посмотреть прямо на Миху. Он лишён всяких эмоций, просто изучает меня. Мой взгляд, мой язык тела, любой знак или подсказку.

Подняв взгляд, он рычит:

— Ну и, где мой ребёнок?

Со всем тем, что я получила от него прямо сейчас, трудно не испытывать к нему ненависть. Я понимаю, он борется с эмоциями, понятия не имея, как их контролировать, но он продолжает наседать на меня. Если бы мы были одни, это было бы одно. Но делать это здесь и с моими родителями... для этого совершенно неподходящее время и место.

Боже мой! Меня бесит, что он не в состоянии вести со мной нормальный разговор. Лишь театральные стоны и постоянные вопросы. Он даже не делает пауз, чтобы дать мне ответить. Ладно, Миха, ты хочешь этого прямо сейчас... ну, хорошо!

Я поднимаюсь на шатких ногах.

— Да пошёл ты, Миха. Возможно, если бы я знала, как связаться с тобой, я бы рассказала тебе. У меня не было НИКОГО! НИКОГО!

Я кричу так громко, что моё чёртово горло трескается. Я не в состоянии смахивать свои слёзы, поэтому просто позволяю им падать. Я сосредоточилась на том, чтобы просветить Миху. Он ведь хотел этого.

— Я была СОВСЕМ ОДНА, мои родители стыдились меня, своей дочери. Меня заставили жить с моей тётушкой в течение шести месяцев. Мне пришлось отдать его на усыновление, а потом вернуться домой и всем говорить, что у меня были шестимесячные каникулы.

Рассказ о моём прошлом будто кажется чьим-то ужасным прошлым, но, к сожалению, оно моё. Что делает его ещё более мерзким.

— Господи Иисусе, — говорит Мэтт шёпотом.

— Что за чёрт? — Миха едва может подобрать слова. — Это так дерьмово.

Он трет своё лицо руками в неверии и, скорее всего, в шоке.

— Всё это время... — он останавливается на середине предложения, ища мои глаза. Он пытается подобрать подходящие слова. Я вижу борьбу в его глазах. Он хочет утешить меня, но также ему нужно примириться с тем, что у него есть ребёнок. Он просто не может справиться с новостями.

Вскинув свои руки в воздух, он качает головой. Им снова овладевает гнев.

— Я должен убраться отсюда, — говорит он нервно, даже беспокойно. — Эльза, ты должна была пойти к моим родителям. Если бы они знали, что у тебя МОЙ РЕБЁНОК, они бы помогли тебе.

Я вижу, как он изо всех сил старается, но мысль о том, что я должна была пойти к его родителям, идиотская, мне было шестнадцать... не двадцать один.

— Как, чёрт побери, парень?

И снова заговорил мой отец, как будто он не причинил уже достаточно вреда.

От тона его голоса у меня по спине бегут мурашки, и единственное, что я могу сделать – это закрыть глаза. Я задерживаю дыхание. Как будто под Михой зажгли петарду и он взорвётся. Этот процесс нас никуда не приведёт. Какой в этом смысл?

— Вы, — он в ярости указывает пальцем на моего отца. — Заткнитесь, чёрт побери! Из-за вас я никогда не знал, что у меня есть малыш. Вы, чёрт возьми, должны были позвонить моим родителям. Я обвиняю вас в этом дерьме, — он не закончил, и его внимание снова переключается на меня. — Эльза, я так зол на тебя. Я не понимаю, почему ты не пошла к Мэтту или моим родителям. Твою мать, Эльза, ребёнок.

В один миг он был взбешён, возмущён и расстроен больше, чем когда-либо при мне. И внезапно, когда он заканчивает кричать, выражение потери и раскаяния овладевает им так, что его плечи согнулись к его груди. Он полон противоречий и ошеломлён – это я могу понять. Но орать и обвинять меня – это уж слишком.