Никогда не сдавайся - [49]

— Послушай, юная леди, — говорит мой отец, делая шаг вперёд. — Ты и понятия не имеешь, что такое жизнь. Твоя маленькая прихоть в старшей школе – пустое место.

Он отмахивается от меня щелчком пальцев.

— Пустое место? — я опять повышаю голос. — Я любила его! И всё ещё люблю, просто вы не понимаете это! ВЫ должны были сказать мне, что он искал меня. И это я должна была решать, соглашаться на встречу с ним или нет, — в этот раз я смотрю в глаза своей маме. — Не вы двое!

Моя дорогая мама держится за плечо отца, возможно, чтобы удержать его.

— Эльза, ты всегда была такой дурой, когда дело касалось его. Ты позволила парню воспользоваться своей невинностью, — мама закатывает глаза, её голос понижается. — Посмотри, куда это тебя привело. Это не любовь, дорогая, это так жалко.

Ничего себе!

Слёзы жгут мои глаза, я и не подозревала, что они скрывали такие ужасные чувства. Ни грамма любви и понимания, нет, лишь выражение отвращения и жалости.

Облокотившись о дверь, я начинаю понимать, что они перестали любить меня в момент, когда я стояла в этом самом зале и рассказывала им, что беременна и безумно напугана. Ища помощи и немного понимания, когда рассказывала им эту новость, я совершенно не ожидала не найти ничего из этого.

— Вы оба до сих пор просто-напросто не понимаете меня, — я не уверена, почему мне кажется, что им нужно всё объяснить, но я это делаю. — Если бы вы хоть раз выслушали меня, вы бы знали, что я любила его. Мы были молоды, даже осторожны, но меня ни к чему не принуждали.

Я готова потерять дар речи, глядя на этих людей, называющихся моими родителями, однако сейчас я понимаю, что они абсолютно чужие мне люди.

Осанка отца выпрямляется, а взгляд становится холоднее, если это вообще возможно.

— Ладно, мисс всезнайка. А что бы произошло, поговори ты с Михой? Хотя, я так понимаю, вы уже побеседовали, раз у нас сегодня такой разговор, — он подходит ближе, но его голос становится всё громче. — А ты рассказала хоть что-нибудь тому парню, что оставил тебя куковать беременной его ребёнком? — он помедлил секунду, прежде чем на его лице появилась злая ухмылка. — Ну и кто теперь что скрывает?

Моя голова щёлкнула, как будто мне влепили оплеуху, и я начинаю чуть ли не плеваться огнём.

— Я не скрываю это и не лгу ему. Он всё узнает, когда наступит подходящий момент.

— Что ж так? — мой отец всё ещё злорадствует, когда его глаза прищуриваются и появляется злобная ухмылка. Понятия не имею, почему.

— Что за чёрт?

Эти слова доносятся из-за моей спины. Это он. Он здесь, и мой отец знал это. Он, должно быть, видел его, и он... он подставил меня. Боже мой, как он мог так поступить?

Выражение ужаса мелькает на моём лице, и я ахаю, прежде чем зажимаю свой рот рукой. Я поворачиваюсь и вижу Миху и его брата Мэтта, стоящих с широко раскрытыми глазами и выражением шока на лицах.

О, НЕТ!!

— Миха.

Мне больно оттого, что он всё слышал. Как это ужасно для него: узнать всё таким путём. Отчаянно пытаясь до него добраться, я почти срываю эту чёртову москитную дверь с петель.

Он пятится назад, поднимая свои руки.

— Скажи мне, о чём... о чём, чёрт побери, говорит твой отец, Эльза?

Его шокированный взгляд припечатывается к моему отцу.

Я делаю шаг вперёд, умоляя его:

— Миха, пожалуйста, не сейчас. Давай вернёмся ко мне и поговорим наедине.

Откидывая голову назад и устремляя взгляд в небо, он сыпет проклятиями.

— Эльза, скажи мне. О чём, чёрт побери, он говорит?

Его потрясение сейчас превратится в гнев. Он не получает ответы на свои вопросы.

— Миха, — кричу я, теряя последние силы. Я не могу сопротивляться ему и своим родителям одновременно. Единственным проигравшим здесь игроком буду я.

Глаза Михи округляются.

— СРАНЬ ГОСПОДНЯ, это начинает приобретать смысл. Бог мой, Эльза, ты действительно была беременна?

Его ноги широко расставлены, а руки крепко сжаты и дрожат.

Не знаю, как кто-то может перейти от состояния растерянности и шока до гнева всего лишь за две секунды, но уверена, ему это удалось. Мои родители для разнообразия не говорят ни слова. Мэтт всё ещё в шоке, он застыл на своём месте, а я в слишком большом недоумении, чтобы сказать хоть слово. Сказать, что мне больно – ничего не сказать. Я смущена и раздражена. Мои родители опять держат ситуацию под своим контролем и делают то, что сами считают нужным, не заботясь о том, причинит мне это боль или нет.

Шок проходит, и я в сплошном недоумении. Громкие ужасные вопли вырываются из меня, когда я поворачиваюсь и вижу самодовольные лица моих родителей. Душевное расстройство Михи, кажется, лишь забавляет их.

Собрав все свои силы, я пытаюсь найти свой голос.

— Доволен? Ты же сделал это нарочно. Ты знал, что он был у меня за спиной, — говорю я, сдерживая рыдания. — Теперь я ненавижу вас обоих ещё больше, чем раньше. Это была моя история, не ваша.

Я испытываю не только отвращение, но и огромную беспомощность. Как они посмели заставить меня стыдиться, когда всё, что делали они – это заставляли меня чувствовать себя ничтожеством?

Миха всё ещё повышает свой голос, всё ещё кричит, хотя шок уже прошёл. Мэтт с трудом его сдерживает. Миха, несомненно, сильнее, чем его брат. Он ранен, убит горем и чувствует себя преданным.