Никогда не сдавайся - [52]

Господи, моё терпение на исходе, когда я выслушиваю то же самое от него.

Мэтт опять изо всех сил пытается унять сумасшедшее поведение своего брата.

— Эй, чувак, злость на свою девушку ничем не поможет. Ты злишься, и это понятно, но поставь себя на её место, брат. Не забывай, это ты оставил её в неведении всех обстоятельств.

Ах! Голос разума во всём этом безумии.

— Да, она должна быть открытой и честной с матерью и отцом, Мэтт. Но она решила, что это дело её и её родителей. Кто даёт им право принимать такое решение за меня?

Резкие движения Михи почти хлещут меня.

Часть меня понимает, откуда он ведёт, однако мне жаль, что он не может понять, как я себя чувствую. Надеюсь, после того как у него в голове прояснится, он поймёт. Почему я более понятливая, чем он? Я могу думать лишь о том, как я жила с этим так долго. У него же было всего несколько минут и никакой возможности иметь право голоса в том, что произошло с его ребёнком. Тот факт, что он продолжает говорить так, будто я не стою прямо здесь, бесит меня.

Он продолжает ходить между Мэттом и моими родителями туда-сюда. Как будто я наблюдаю за матчем в пинг-понг. Вокруг сыплются обвинения, и теперь в игру упрёков вступает Мэтт. В данный момент я являюсь лишь сторонним зрителем, наблюдающим, как перед его глазами разыгрывается крушение этого поезда. Самое печальное то, что моё имя в этих спорах бросают так, как будто меня здесь даже нет.

Откашливаясь, я хочу привлечь его внимание.

— Я здесь, посмотри на меня, Миха.

Я подхожу к нему поближе.

— Не сейчас, Эльза, не сейчас.

Он всё ещё заметно потрясён, уставившись в землю, вместо того, чтобы посмотреть прямо на меня. Я ничего не добилась, кажется, ему более интересна эта перебранка с моими родителями.

Мой отец без остановки оскорбляет Миху с помощью моей любимой мамы, и это только ещё больше расстраивает Мэтта. Что приводит к ещё большим крикам и воплям между ними.

Интересно, заметят ли они, если я уйду? Скорее всего, нет.

— Да пошли вы все, НИКТО из вас не понимает, через что я прошла. Я единственная из вас была беременной... и одинокой... в шестнадцать лет. ТОЛЬКО У МЕНЯ был мой ребёнок.

— Наш ребёнок, — говорит он полный раскаяния.

Мне не составляет проблем посмотреть Михе в глаза, но по какой-то причине ему трудно сделать то же самое со мной. Очень плохо.

— Да, наш ребёнок, но где был ты? — шепчу я, пытаясь высказать свою точку зрения настолько спокойно, насколько только могу. Его глаза вздрагивают, но на этот раз не оставляют моих.

Ответа нет.

Я продолжаю:

— Верно, не со мной. Нет, ты ушёл, не сказав и пары слов. Так зачем мне было идти к твоим родителям? Зачем, Миха? У меня никого не было. Моим собственным родителям было стыдно за свою дочь. Они были холодны, расчётливы и, словно багаж, отправили меня, чтобы вернуть сломанной и чертовски потерянной. А знаешь, что я получила, когда вернулась домой? Ничего. Ни объятий, ни "я люблю тебя". Я получила дерьмо, как будто ничего никогда не случалось. Как ты думаешь, что я чувствовала?

Я сохраняла свой тон настолько спокойным, насколько могла, тоска в моих глазах отчаянно пыталась добраться до Михи.

Он выглядит так, будто хочет обнять меня, но не делает этого. Лишь его брат нарушает наш миг молчания, когда никто не посмел заговорить.

— О, Эльза, — говорит Мэтт, чтобы утешить меня. Не Миха.

Мои родители приостановили свои оскорбления, вместо этого начав пялиться на меня так, будто я сошла с ума. Миха смотрит в землю, положив руку на заднюю часть шеи. Он борется, чёрт возьми, если бы он только знал, каково было нам всем. Я смотрю на каждого из них. Обалдеть, никто не говорит ни слова. Не уверена, чего я ожидала, но явно не этого. В этот раз я нахожусь прямо перед Михой, стоящим возле Мэтта.

— Ладно, нет слов, да? Позволь мне кое-что спросить, ты знаешь, почему никто не в курсе, Миха? Никто и не позаботился спросить меня. Я была одна с малышом, и ни одного посетителя, ни одного. Ни одного разумного слова, ни плеча, чтобы поплакать. Врачи и медсёстры за всё время даже не взглянули мне в глаза. У меня был прекрасный малыш. Но прежде чем я смогла подержать его, даже разглядеть, они забрали его у меня. Мне не позволяли видеть или держать его. Всё внутри меня было разорвано, испугано и желало умереть.

Вглядываясь вдаль, никто не произносит ни слова. У меня есть шанс рассказать всё не только Михе, но и моим родителям, так как они никогда не удосуживались спросить меня сами.

— У меня была одна медсестра, которая сжалилась надо мной, которая сожалела, что у меня не было никого, кто имел бы достаточного желания посидеть со мной. Шестнадцатилетняя испуганная девушка никогда не должна сталкиваться с таким в одиночку. Она поставила под угрозу свою работу и той ночью принесла мне малыша в розовой шапочке. Со слезами и страхом в глазах она рассказала мне, что они надели на него розовую шапочку, чтобы я не знала, что это он. Хреново, да? Но она позволила мне подержать его и провести с ним какое-то время, прежде чем на следующее утро прибудет агентство и заберёт его.

Я совершенно разбита и истощена, пересказывая свою историю.